Даниил Краминов - Правда о втором фронте

Большинство английских газет встретило книжку руганью. Однако газета «Таймс» вынуждена была признать правильными факты, касающиеся англо-американских «недоразумений» и особенно замысла «перехватить» Берлин у наступающей Советской Армии, захватить в плен немецкие армии, сражавшиеся на Востоке.

В данном издании записки пополнены дополнительными материалами, фактами и критикой вышедших на Западе отдельных мемуарных произведений, посвященных второму фронту.

Во второй половине мая 1943 г. капитан британского генерального штаба Стоун, до той поры с назойливой любезностью опекавший меня, неожиданно исчез из Каира. Он покинул отель, где мы жили дверь в дверь, не простившись и не оставив даже клочка бумаги с объяснениями причины своего исчезновения. Это не вязалось с его уравновешенным характером и отменной вежливостью и уже поэтому казалось очень подозрительным. В Каире было тогда не совсем спокойно. Город все еще лихорадило после осады королевского дворца английскими танками: британский посол в Египте лорд Киллерн предъявил королю Фаруку ультиматум: назначить проанглийское правительство Нахас-паши или отречься от престола. Королю давалось пятнадцать минут на размышление и два часа на сборы: самолет, который должен был доставить Фарука в Южную Африку, ожидал его на аэродроме. Король принял ультиматум. Но египетские националисты ответили на это вмешательство во внутренние дела страны выстрелами в английских резидентов и офицеров. Я опасался, что капитан стал одной из жертв этой борьбы.

На другой или третий день после исчезновения Стоуна я отправился к английским военным властям. Столица Египта кишела людьми в союзной военной форме. Тут были англичане, американцы, французы, поляки, югославы, греки, новозеландцы, австралийцы, южноафриканцы, индусы и солдаты многих других национальностей. Они разгуливали по горячим узким улицам старого Каира, собирались в тихих садах за Нилом, шумели в барах, сновали в лодчонках по великой реке. В воскресные дни союзные части выстраивались песчано-зеленоватыми квадратами на раскаленных площадях. Потом колонны приходили в движение. Шотландские оркестранты в коротких юбочках, в тигровых и леопардовых шкурах шествовали впереди. Колонны вливались в прямые дышащие жаром улицы нового города и заполняли их во всю ширину — от тротуара до тротуара. Многоцветное каирское население в пестрых одеждах жалось к подъездам, забивало балконы, повисало в окнах. Яростно и звонко аплодировало оно сначала оркестру (его тамбурмажор, ловко жонглирующий великолепной булавой, мог бы украсить любой цирк), затем — отрядам цветных войск…

В английском штабе быстро рассеяли мои опасения. Капитан Стоун, как оказалось, был «схвачен на улице и послан в Алжир по срочному делу». Знакомый офицер, подтрунивая над моими страхами, уверял, что пронемецкие элементы стали теперь значительно тише.

— После Сталинграда, — сказал он, — даже дураки поняли, что немецкая лошадь, на которую кое-кто еще недавно делал ставку, уже ковыляет на трех ногах и до финиша вообще не дойдет…

Провожая меня до двери, офицер осторожно дал понять, что Стоун, возможно, привезет из Алжира приятные вести, и выражал надежду, что скоро московская печать перестанет ругать западных союзников за бездействие.

Капитан вернулся в самом начале июня. Настроен он был радостно и даже торжественно. Причины его восторга скоро разъяснились. Ему, капитану Стоуну, довелось видеть в Алжире Черчилля, начальника штаба американской армии генерала Маршалла и начальника британского имперского штаба генерала Брука. Все трое жили в окрестностях Алжира, на вилле командующего союзными войсками в Северной Африке Эйзенхауэра. Союзное верховное командование, по словам Стоуна, теперь, спустя почти полгода после разгрома немцев под Сталинградом, намечало новый курс войны в Европе. Стоун скрытничал, уверял, что больше ему ничего не известно, но, наконец, не выдержал:

— Решено открыть второй фронт в Европе.

Капитан отказался добавить к этому хотя бы слово. Само по себе сообщение о предполагаемом втором фронте не было ни новым, ни неожиданным. После изгнания немецких и итальянских войск из Африки любая операция против держав оси могла развернуться только на территории Европы, в сердце которой лежала «гитлеровская крепость». В Германию вели четыре большие дороги: с востока, откуда Советская Армия, перемолов в ожесточенных сражениях под Москвой и Сталинградом цвет немецкой армии, решительно гнала гитлеровские орды на запад; с юга — через Италию и Балканы; с севера — через Скандинавию; с запада — через Францию. С севера Германию прикрывало море, с юга каменная гряда Альпийский и Балканских гор надежно охраняла фашистское логово. Оставался путь через Францию.

За скрытностью Стоуна, думалось мне, ничего не скрывалось. Ведь было совершенно очевидно, что в интересах скорейшего разгрома Германии союзники должны помешать Гитлеру в его намерении собрать войска из всех уголков Европы и снова бросить их против Советской Армии. Союзники должны были помешать попытке немцев в третий, и, безусловно, в последний раз выиграть битву в России. Необходимость открытия второго фронта в Западной Европе диктовалась не только союзными обязательствами — этого требовали здравый военный смысл и непреклонная логика войны.

Я был так уверен, что вторжение должно начаться со дня на день, что, боясь пропустить это событие, заспешил в Англию.

Накануне отъезда я заглянул в шумный и грязный отель в соседнем переулке, где жили опальные югославские офицеры. Лондонское югославское правительство выгнало их из армии, лишило чинов, орденов, отняло военную пенсию за то, что они потребовали послать их на родину, к партизанам, другими словами — за то, что им надоело бездействие, и они хотели в рядах партизан драться с немцами. Полковник из английской военной миссии, предложив свое «посредничество», обещал вернуть им все потерянные блага, если они согласятся поехать к Михайловичу. Офицеры решительно отказались. После этого югославские и английские власти в Каире начали обращаться с ними как с дезертирами. Оторванные от родины, изолированные от союзников, офицеры жили очень бедно, голодали, но оставались верными своим убеждениям.

Меня встретил на узкой и грязной лестнице майор Вукотич. Он был высок, широкоплеч, держался прямо, обнаруживая прекрасную выправку профессионального военного. Вукотич избегал политики, он даже газет не читал. Свой выбор он сделал просто: партизаны были на одной стороне с Советским Союзом, Михайлович же получал деньги от англичан, а путался с немцами. Отец Вукотича, старый заслуженный генерал, снял военный мундир и бросил саблю, когда Югославия, подталкиваемая Францией и Англией, отошла после первой мировой войны от России. Старик не хотел быть в услужении у французских рантье и лондонских банкиров. Своему сыну он завещал никогда не изменять союзу с великой славянской страной на Востоке: «Без России, — говорил он, — мы рабы алчного Запада, с Россией — мы члены одной могучей славянской семьи».