Даниил Краминов - Правда о втором фронте

Мы все же решили ехать: каждому хотелось поскорее узнать историю освобождения Парижа. Но нашей решимости хватило ненадолго. На пустынной окраине городка Пиллье, где-то западнее Версаля, наша колонна (несколько «джипов» и штабных машин) была остановлена громыхавшей машиной молочника. В ее болтающемся кузове стоял вихрастый парень и самозабвенно палил из винтовки куда-то назад, не то в лес, не то в небо, покрытое низкими тучами. Было совершенно очевидно, что парень занят чисто звуковыми эффектами, но корреспонденты и сопровождавшие нас офицеры оказались загипнотизированными этой грозной картиной. В сгущающихся сумерках, когда очертания предметов становятся рысплывчатыми и даже фантастичными, а звуки, напротив, яркими и отчетливыми, мы долго стояли на улице тихого городка и обсуждали, что делать, пока не решили, наконец, ретироваться и поискать наутро счастья на более безопасной дороге.

Утром, совершив стокилометровый пробег по рокадным дорогам, мы выбрались на шоссе Шартр — Париж, быстро достигли Рамбуйе, а оттуда направились в Рошфор. Изредка мы обгоняли автоколонны: мотопехота французской танковой дивизии подтягивалась к окрестностям Парижа. День выдался ясный, погожий. Население деревушек и городков, высыпавшее на улицы, приветствовало французскую пехоту с дикой восторженностью. Парни бросали работу и, схватив ружье, пистолет или просто топор, устремлялись за грузовиками и солдатами. Они были готовы ввязаться в драку с немцами: любое оружие годилось в дело!

Чем ближе к Парижу, тем больше было на дорогах штатских людей. Словно вырвавшийся на волю поток, они двигались в сторону французской столицы на подводах, на велосипедах, пешком Военная полиция, беспокоясь за военный транспорт, гнала их с дороги, закрывала мосты, переезды. Но толпы упрямо катились вперед — по обочинам дороги, прямо по полю, по хлебам. Французы потрясали ружьями, дубинами, что-то горланили, пели, выкрикивали приветствия даже по адресу той самой полиции, которая не пускала их.

За Рошфором, там, где шоссе, взбежав на холм, начинает спускаться к Парижу, поток задержался. Вдоль кюветов под тенью кленов стояли танки и бронетранспортеры. Дорога, ведущая к окраинам Парижа, обстреливалась немецкими снайперами, засевшими в крайних домах. Американские танки с ярко-пунцовыми полотнищами на башнях расползались веером в обхват города. Звонко стрекоча, над ними вился артиллерийский корректировщик. Сквозь голубую дымку, висевшую над Парижом, можно было различить вдали Эйфелеву башню, справа от нее поднимался огромный черный столб дыма.

Часа через два наша автоколонна вышла на парижскую магистраль. По обеим сторонам тянулись убранные поля, сады, молчаливые загадочные дома, разрисованные яркими рекламами. Все чаще попадались следы недавнего короткого боя: черные провалы окон, битый кирпич, стекло на дороге, поваленные телеграфные столбы.

У самого въезда в город, где дома вытягивались сплошной линией, следы боев исчезали. В окнах, подворотнях, наконец, на тротуарах появились пестро одетые, шумные парижанки. Они приветственно вздымали руки, кричали, аплодировали. Парижане выстраивались шпалерами вдоль улиц, ряды их густели, толпы становились все плотнее, и в конце концов наши машины, невольно замедлявшие ход, оказались в узком коридоре среди бурлящей, горланящей массы жителей столицы.

Русских приветствовали с особой сердечностью. Пожилая женщина гордо показывала на большой советский флаг, свисавший из окна третьего этажа: «Мое окно!» Впрочем, в этом рабочем районе Парижа красные флаги красовались на каждом шагу.

Мы остановились на юго-западной окраине Парижа. С крыш многоэтажных домов все еще продолжали стрелять, порою лопались гранаты и выли мины. Перестрелка то замирала, словно удалялась, то с новой силой разгоралась где-то совсем поблизости.

Танки французской дивизии жались под роскошные каштаны, укрывались в переулках, не решаясь идти к центру города, где по знаменитым парижским мостам все еще двигались немецкие войска, перебрасываемые на Север. «Тигры» прятались в парке Люксембургского дворца, закрывая Ле-Клерку выход к Сене Видимо, компенсируя эту неудачу, танкисты палили из крупнокалиберных пулеметов по карнизам, по крышам домов на авеню Аристида Бриана, где немцев сменили фашистские дружинники Дарнана.

Очередная вспышка стрельбы заставила нас укрыться в подворотне большого здания почти в самом начале авеню Бриана. Там мы попали в шумную толпу ярко одетых парижанок. Они были бледны от долгого недоедания, но приподнятая веселость их казалась неистощимой. Пожилая модно одетая женщина жаловалась:

— Третий день стрельба не унимается. Радио еще три дня назад объявило, что мы освобождены, а нам до сих пор носа на улицу высунуть нельзя. Какое же это освобождение?

К вечеру мы вернулись в гостиницу «Ориенталь», где разместились корреспонденты. Внизу, под окнами, продолжали мчаться военные машины, им навстречу неслись аплодисменты и громкие крики. Время от времени рукоплескания заглушались долгими звонкими пулеметными очередями, уханием танковых пушек. В промежутках доносился заразительный женский смех, счастливый, радостный и волнующий.

В сумерках беснование пулеметов и автоматов стало особенно диким. Стрельба продолжалась всю ночь, она даже усилилась на следующий день. Немцы уже покинули город. Но темные закоулки Парижа, подворотни и чердаки были полны фашистских молодчиков Дарнана. Они стреляли просто наугад. Партизаны охотились за ними, пока не загоняли в крысиные норы: носители фашистской чумы прятались в подполье, чтобы дождаться нового удобного момента для террора и провокаций. Они намеревались вылезть на свет позднее, когда обстановка, по их мнению, будет более благоприятной для них.

23 августа де Голль «въезжал» в Париж. Сотни тысяч людей собрались на площади перед Триумфальной аркой. У ее подножья стояли руководители движения сопротивления, представители союзного командования. Де Голль, сопровождаемый военной свитой, обошел почетный караул танковых войск, пожав руки офицерам. Затем генерал направился к Триумфальной арке, чтобы возложить венок на могилу Неизвестного солдата. Он прошел мимо руководителей движения сопротивления, лишь небрежно кивнув им головой. Возложив венок, де Голль не подошел к ним, не пригласил их на молебен в Собор Парижской богоматери и даже не пожал им рук на приеме в «Отель де вилль», устроенном им в тот же вечер. Генерал откровенно игнорировал этих, как он однажды выразился, «ставленников парижской толпы».

На площади перед Нотр-Дам, куда направилась процессия, выстроились танки Ле-Клерка. Генерал поднялся по ступенькам паперти, оглянулся на площадь, обвел взглядом крыши домов, усыпанные народом, самодовольно улыбнулся. В соборе его встретил архиепископ Парижа и проводил на возвышенное место у алтаря. У ног де Голля выстроилась военная свита: принимая почести главы государства, де Голль подчеркивал, что он все же остается генералом.