Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу

Он, обиженный, долго молчал, опустив головку, и лишь после повторного вопроса, глотая скорбь, тихим баском:

— Хочу вам на скрипке сыграть… Если кто подаст — денег подзаработать.

— О! Это не провинность, стоящее дело! На то и базар — что-то предложить, понравиться людям — заработать… А ну, бабы, посторонись! — командуя, замахала она руками. — Хлеба и зрелищ! Привлечем народ!

Смущенного Мальчика определили у самого начала рядов, в тенечке прилавка, в самом бойком месте недалеко от входа на базар.

— А ну тихо, новое поколение искусство в темные массы несет! — кричала та же женщина, привлекая народ.

От перенапряжения Мальчик весь вспотел, а волновался как никогда ранее; ведь рядом не было ни бабушки, ни Розы. Вначале он разложил на пыльном асфальте с дома припасенную газетку, на нее положил футляр, как положено раскрыв. А когда пристроил инструмент, с первыми аккордами понял, что играть так не сможет, и не наклоняясь, а небрежно, ногой пнул крышку, чтоб футляр закрылся — не нужна ему милость, — просто так будет играть.

Пытаясь сразу же покорить всех, он сразу же взялся за классику — Моцарта. Его удаль оценили, но сдержанно, к этому слух не привык, попросили что-либо попроще из местного репертуара. По состоянию своей души он стал исполнять «Тоску по Кавказу» Ганаева.

Многие женщины взгрустнули, даже слезу пустили.

— И без тебя тошно, что-то веселое давай! — крикнул какой-то усатый мужчина.

Веселой, даже задорной, жизнеутверждающей, с элементами кавказских ритмов была его композиция «Новый Детский мир».

— Во-во! Вот так давай! — стал этот усатый напротив Мальчика, и, видимо, будучи навеселе, стал слегка пританцовывать.

Мальчик ощутил настроение танцора и всей толпы; заканчивая свою вещь плавно перешел на кавказскую лезгинку, да так, как только он умел. Что тогда началось, настоящий ловзар, и даже дородная торговка вышла танцевать. Пока пот не просолил глаза, под бешеный гвалт и неистовый ритм, Мальчик выдал что мог, до последних сил. Слово «бис», быть может, здесь не знали, но так стали хлопать, что он еще не раз лезгинку исполнил, и из-за денег ни газетки, ни уже футляра почти не видать, набралась куча купюр. А тот усатый мужчина, наверное, в танцах его развезло, демонстративно бросил к ногам исполнителя целую пачку новеньких банкнот.

Мальчик оторопел, перестал играть, поднял пачку и протягивая усатому:

— Спасибо, но мне столько не надо.

Наступила неловкая заминка.

— Да-да, ребенку столько не надо, — вступилась покровительствующая дородная женщина. — И все, хватит, музыкант устал.

Первым делом Мальчик уложил скрипку в футляр, а к деньгам все не мог прикоснуться — стыд съедал. Та же женщина собрала купюры.

— На, ты честно заработал, покупай что хочешь.

В то время российские рубли большие, со многими нулями — он чуть ли не миллионер, и даже в карман эту пачку не поместить. Обеими руками держа футляр и деньги, теперь он первым делом обратил свой взор на «сладкие» ряды, как к нему незаметно подошли мальчуганы, местные оборванцы, чуть постарше его; отвлекая, что-то спросили, будто ненароком толкнули, падая, он ослабил хватку и ужасно закричал — главное, и скрипку стащили.

Тот, что взял деньги, исчез. А футляр большой, с ним далеко не смог подросток убежать. Скрипку вернули. С силой обнимая ее, он еще долго стоял посередине базара, от обиды не переставая плакать, пока вновь не попал в руки той же женщины.

— Не плачь, не плачь, дорогой, — успокаивала она его.

— А где твои родители, с кем живешь?

— С бабушкой живу, — сквозь всхлипы.

— Понятно, — стал еще мягче голос женщины. — Больше здесь не играй, и вообще при толпе не играй — не твое место. Я сама учитель математики, война и нужда сюда загнали. А зовут меня Нахапу, в любое время приходи, все, что на базаре есть — твое! Вдруг меня здесь нет, всякое бывает, подойдешь к любой женщине, и все будет в порядке. Понял? А вы, бабы, поняли? — гаркнула она; все засмеялись — поняли; ведь в основной массе народ простой, добрый, щедрый, лишь о мире мечтает.

— А ну, пошли, — взяв за руку, повела Нахапу Мальчика по базару, и не просила, тем более не требовала, а просто говорила.

— Кто хочет помочь ребенку, добродетель совершить, пожертвовать перед Богом?

Можно было подумать, что не они просят, а сами что-то ценное раздают, так их все к своим прилавкам зазывают.

— Нахапу, иди сюда!

— А шербет, а халву?

— К нам идите!

Набралось столько, что тяжело нести.

— Все, все, — благодарит всех Нахапу.

— А к вам в следующий раз.

С набитыми пакетами они покинули базар, вышли прямо к стоянке такси, на проспект Орджоникидзе.

— Эй, шабашники! — и здесь крикнула Нахапу. — Распеклись на солнышке? Кто хочет перед богом выслужиться, обвеяться ветерком, ребенка бесплатно отвезти? Тут минуту ехать, до «Детского мира».

— Давай сюда, — крикнул один, выразили готовность и другие.

— Погодите, погодите, — вышел из машины крепко сбитый, коренастый мужчина средних лет.

— Так это же Мальчик! Мальчик, ты меня помнишь?

— Помню, дядя Пайзул.

— Что ты тут делаешь? А Роза где? А бабушка Учитал?

Пока Мальчик сбивчиво все объяснял, подъехали к дому. А здесь оживление — «скорая» и милицейская машины стоят. Побежал Мальчик наверх, бабушка под капельницей лежит, на вопросы какого-то дяди отвечает. А в квартире еще много людей, сходу обступили Мальчика и стали его расспрашивать.

Заполнив несколько бумаг с показаниями, первыми, уже в сумерках, стали покидать квартиру прокурор и милиционеры, неуверенно говоря:

— Да, Гута Туаев непростой человек. Но мы постараемся разобраться.

— Постарайтесь, прошу вас, — умоляла бабушка.

Когда закончилась капельница, засобирались и врачи, сослуживцы Розы. И тоже без твердости в голосе:

— Мы это так не оставим. И на Туаева найдем управу, и чуть погодя, уже к бабушке. — Давайте вас госпитализируем, а Мальчика пока кто возьмет. И есть ведь у нас дом для престарелых и детский приют.

— Мальчик, как? — апеллирует бабушка, хотя знает ответ.

— Я дома, — упрямый басок, — и никуда не пойду, уже был в «приюте».

Последним, когда совсем стемнело, уехал Пайзул, все сокрушаясь судьбой Розы.

— Мир не без добрых людей, — констатировала бабушка, оставшись наедине с Мальчиком.

— Даже мне полегчало, — и в это время стук в дверь.

Они насторожились.

— Может, что забыли? — прошептала бабушка.

— Пойди спроси, кто там?

— Открывайте! — за дверью грубый властный голос.

— Проверка документов, открывайте, не то выломаем дверь.

Выбора не было, прикладами стали бить.

— Сейчас, сейчас, — крикнула бабушка. Пыхтя, кряхтя, она еле встала, оперевшись на костыли. Первым делом отстранила Мальчика подальше, за кровать. Потом запрятала скрипку в изголовье, и вновь крича, — сейчас, — она с трудом добралась до входной двери: отпихивая ее к стене, в квартиру вломилось несколько вооруженных людей в масках; осмотрели все, даже балкон, и затем надменно: