Бен Брайант - Командир субмарины. Британские подводные лодки во Второй мировой войне

Этот последний удар, конечно, не был прицельным: били наугад, и охота продолжалась. Кто-то уже начал играть в уккерс. Единственным признаком напряжения, который я уловил, стал чей-то недовольный возглас при слишком громком стуке фишки.

Субмарина казалась странно тихой. Я задумался, кто из подводников сейчас размышляет о путях спасения. Может быть, они все просто надеются, что я обязательно что-то придумаю? Мы находились на дне уже шесть часов, причем некоторое время в темноте. Гидролокатор больше не слышал охотников. Так что откладывать решение проблемы было уже некуда.

Знакомый ответ на приказ «К приборам погружения!», запуск двигателей. Привычный ритуал возвращает уверенность в себе. А дальше все прошло очень спокойно и буднично: лодка поднялась без сопротивления, и первый помощник так же просто сумел ее удифференцировать.

Сюрпризом оказалась новая атака глубинными бомбами; очевидно, кто-то из охотников затаился совсем близко. Мы стряхнули его без труда. А в полночь уже оказались свободными и на поверхности – наконец-то снова свежий воздух, звезды над головой, начало нового дня. Поступил сигнал, сообщающий, что этому дню предстояло стать последним в патрулировании.

Времени отправляться куда-то уже не было, поэтому я решил проверить, не остался ли кто-то из наших жертв у берега, и не попытаться ли провести небольшую спасательную операцию. Штурман Дев провел нас знакомым путем сквозь минные поля. Из-за просочившегося масла перископ потерял четкость изображения, и было трудно что-то разглядеть под скалами. Но все-таки мы рассмотрели судно и два противолодочных тральщика, дежурящих между ним и морем. Это оказался третий из судов, престарелый грузовой пароходик. Должно быть, капитан его, увидев, как взлетели на воздух товарищи, и резко переложив штурвал, выбросился на берег. Мы обошли противолодочные корабли и выстрелили в грузовое судно пару торпед, чтобы уж наверняка освободить его от тяжести. Дев сквозь объектив перископа сфотографировал один из взрывов; поскольку мы находились между тральщиками и берегом, это было вполне безопасно.

Но они все-таки атаковали нас, причем, судя по количеству взрывов глубинных бомб, позвали кого-то на помощь. Так мы и вернулись в Алжир. В наш послужной список вошли вооруженный лайнер, танкер, старый грузовой пароходик, значительно поврежденный транспорт, минный тральщик, судно-ловушка и шхуна. Конечно, нужно было потопить и транспорт.

Тогда я еще не знал, что этот поход окажется последним в моем послужном списке. Барни Фокс, командующий подводным флотом, убедил меня заняться другими делами. Считалось, что мой опыт окажется более полезным в обучении новых офицеров-подводников.

Было воскресенье, когда я отправился в горы со своим «бугатти», решив посвятить день знакомству с местной кухней, которой так славится Алжир. Когда я вернулся на «Мэйдстоун», я почувствовал некоторое сожаление от того, что сейчас мне снова придется заняться приготовлением к следующему походу, в который должен был уходить через пару дней.

Когда я прибыл на базу, квартирмейстер сказал, что меня ищет командующий флотилией подводных лодок; было уже за полночь, но командующий флотилией подобно своим лодкам работал по двадцать четыре часа; я подумал что он, вероятно, хочет спросить моего совета по какому-то вопросу, касавшемуся действий наших субмарин.

Когда я пришел, Барни сидел за столом. Увидев меня, он предложил виски с содовой. После этого я сел в одно из кресел и внимательно уставился на шефа. Он взглянул на меня как-то виновато, а потом сказал:

– Я освобождаю вас от командования «Сафари», она не выйдет в море до среды, пока Беркли Лакин не примет командование.

Беркли был резервным командиром. Он уже прославился на подводной лодке «Урсула», и я не мог пожелать своей бывшей субмарине лучшего командира. Но Барни знал очень хорошо, что я хотел завершить свою службу командиром подлодки. Об этом мы говорили с ним и раньше. Бытовало поверье, что удачливый командир подводной лодки обычно не возвращается из своего последнего плавания. Возможно, как считали, это случалось из-за того, что человек в такой ситуации терял чувство осторожности и с ним случалось то же, что и в пословице «Повадился кувшин по воду ходить, тут ему и голову сложить». В конце концов наступает момент, когда глубинные бомбы делают свое дело, и в такой момент никакой опыт и удача уже не помогут.

Как я уже раньше говорил, в то время мы несли очень тяжелые потери; к счастью, эти потери в подводной войне вскоре почти прекратились, но не могли полностью исчезнуть. С изменением военной ситуации они стали относительно малы. С падением Туниса операции подлодок почти прекратились, а с ними и наши потери. Это означало, что нам следовало перебазироваться в Тихий океан, где американцы уже доказали свое преимущество над врагом. Японцы стояли на краю гибели. Учитывая то, что их навыки были куда менее развиты по сравнению с немецкими подводниками, с которыми мы имели дело в Норвегии и Средиземноморье, проблем с японцами на Тихом океане мы не встретили.

В это время мы все еще не могли забыть своих старых потерь. «Сплендид», «Сахиб» и «Сарацин», которые, как и «Сафари», базировались на Мальте, погибли. Вскоре их судьбу разделила и лодка Линтона. Я указал Барни, что сейчас не то время, чтобы освобождать от службы опытного командира. Было бы лучше использовать мой опыт, а опытных моряков к тому времени осталось не так уж и много, чтобы обучать молодых подводников. Но, несмотря на мои доводы, я знал, что вскоре служба для меня закончится. Я становился слишком старым для службы, и, во всяком случае, теперь, когда театр боевых действий изменился, я еще более в этом убедился.

Но Барни знал, что нужно делать, и без меня. Он сказал, что главнокомандующий приказал мне «заболеть». При этом дело не выглядело так, будто меня освобождали специально. Поэтому я отправился в свою каюту, где старшина дал мне пузырьки с лекарствами, и, поскольку я не знал, что в них было, сразу же вылил их содержимое. Мне разрешили встать с постели, чтобы я мог попрощаться с командой, прежде чем они уйдут в боевой поход. Мои подчиненные попросили меня, чтобы я оставил мой молитвенник и фуражку.

Билла Харриса также оставили на берегу. Он уже давно должен был окончить службу, но мы никак не могли с ним расстаться. Я считаю, что, даже если механик прослужит половину того срока, который прослужил Билл, его можно считать опытным подводником.

Мы поднялись по холму и стояли рядом, наблюдая, как отходит «Сафари», – в первый раз она уходила без нас. На этот раз Тихий Харрис соответствовал своему ироническому прозвищу. Лодка, вероятно, значила для него больше, чем для меня; он знал каждую гайку на ней; он принял участие в ее строительстве за несколько месяцев до того, как я к нему присоединился. Для нас обоих карьера подводников завершилась.