Гельмут Липферт - Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте. 1942-1945

Но моя скорость была еще такой, что я смог за секунды покинуть опасную зону. На высоте 1000 метров я снова оценил ситуацию, хорошо зная, что был выше всех. Затем я атаковал в третий раз.

Приблизившись, я перевернул «Мессершмит» на спину, проверив управление и снова перезарядив оружие. Если бы, по крайней мере, начали стрелять два пулемета! Я опять подходил к американцам на высокой скорости, ведущий пары заметил меня и ушел далеко в сторону. Второй самолет тоже спикировал. Когда пилот последнего опустил левое крыло своего «Мустанга», чтобы начать разворот, я был в 200 метрах позади него и открыл огонь. И чудо из чудес, стреляло все оружие! Трассеры пронеслись в воздухе, возникли многочисленные вспышки, главным образом на фюзеляже вражеского самолета. Плотный черно-серый шлейф дыма показывал, что я добился хороших результатов.

Отбросив осторожность, я последовал за выполнявшей пологий вираж машиной. Она продолжала разворот, и это стало гибелью для нее. Хотя мой преданный «сто девятый» вздрагивал и вибрировал, я выполнил очень крутой вираж и, прицелившись в точку перед носом «Мустанга», открыл огонь. Американский истребитель пролетел прямо сквозь поток пуль и получил серию попаданий. Я взял такое упреждение, что больше не мог видеть «Мустанг». Когда он возник ниже моего носа, я был потрясен тем, как близко он был. Я почти протаранил этого парня!

Фюзеляж «Мустанга» был изрешечен, кабина разрушена. Машина горела, она перевернулась через левое крыло и свалилась в штопор. «Мустанг» разбился около дороги в Саксиш-Реген.

Тем временем два других «Мустанга» воспользовались представившейся возможностью и, развернувшись, зашли мне в хвост. Они открыли огонь. На сей раз я не сделал ошибки, перейдя в пикирование, а вместо этого ушел круто вверх. Должно быть, я некоторое время еще был в их прицелах, но сам не мог видеть их действия.

Затем я оказался вне зоны огня и полетел на запад, в направлении аэродрома, которого достиг через несколько минут. Сверху летное поле казалось пустынным. Лишь посередине стоял одинокий, брошенный Me. Я приземлился и порулил к стоянке. Я еще не успел достичь ее, когда на крыло вскочил мой механик. По его лицу я понял, что случилось нечто ужасное. Я остановил машину, открыл фонарь и спросил: «Где другие и что с самолетом на летном поле?» – «Это машина Фённекольда. Он мертв. Больше никто не вернулся!»

Я не мог поверить своим ушам и спросил снова, и снова получил тот же самый ответ. Остановив двигатель, я с трясущимися коленями выбрался наружу. Я сидел на крыле и слушал рассказ своего механика о том, как над аэродромом внезапно появились два самолета. «Мы подумали, что это двое наших вернулись из-за неисправностей двигателей, тем более что одна машина сильно дымила. Но затем мы поняли, что второй машиной был „Мустанг“. Мы с удивлением смотрели на то, как Me начал заход на посадку, когда приблизительно в 30 метрах позади него был „Мустанг“. Американец выпустил по цели одну-единственную очередь. „Мустанг“ отвернул и ушел, a Bf-109 гладко приземлился. Прокатившись по земле, он остановился. Мы побежали к нему и достали Фённекольда. Он был мертв. В фюзеляж попала лишь одна пуля, она пробила бронепластину и ударила Фённекольда прямо в сердце».

Охваченный тоской, я спустился с крыла и дошел до окраины аэродрома. Фённекольд, один из лучших пилотов группы, был мертв, и лишился он жизни таким трагическим образом. Ни один из пилотов не вернулся назад. Я сел и закрыл лицо руками, по моим пальцам потекли слезы.

Спустя короткое время на нашем аэродроме в Будаке приземлился командир эскадры. Обычно я сразу же подбегал к нему с докладом. Но в тот день я не торопился. Мне требовалось некоторое время побыть одному, чтобы восстановить самообладание. Постепенно я пришел к выводу, что абсолютно измучен, или, как говорили, «перегорел». Трудные вылеты и чрезвычайные события последних недель и месяцев отразились на мне очень сильно. Я попросил командира эскадры об отпуске, который он обещал предоставить в течение ближайших дней. Я выполнил еще три вылета, затем перегнал машину в Будапешт, а оттуда – в Германию.

За два дня до того, как получить отпуск, я вылетел во главе звена, чтобы с бреющего полета обстрелять румынский аэродром. Я был не рад поставленной задаче, которая была весьма трудной. Теперь, когда Фённекольд был мертв, в группе оставался только один офицер, помимо меня. Это был гауптман Штурм, тот, с кем я – как давно это было – совершил свой первый боевой вылет.

Я собрал своих троих пилотов и провел последний инструктаж. Когда они стояли передо мной, их глаза, особенно у ефрейтора Тамена, светились и выражали желание действовать и удовлетворение от того, что их командир летел с ними. Мое настроение слегка улучшилось.

Мы взлетели и поднялись в ясное, синее небо. Никакого контакта с противником не было, и казалось, что мы были совершенно одни в воздухе. Мы пересекли границу и летели над территорией Румынии. Далеко внизу я увидел поезд, двигавшийся в направлении Кронштадта. [121]Я приказал пилотам оставаться на высоте, а сам спустился, чтобы поближе рассмотреть его. Состав имел два паровоза. Я немедленно атаковал передний и с первого же захода поразил его, он сразу же окутался паром. На следующем заходе на малой высоте я пронесся над поездом и собирался атаковать сзади второй локомотив, когда меня посетила мысль, что можно было бы остальным предоставить возможность пострелять из своих пушек.

«Всем вниз, я сообщу, когда вы должны будете атаковать!»

В ответ по радио я услышал восторженные подтверждения «Viktor, Viktor!».

Вместо того чтобы остановиться, состав прибавил скорости и помчался прочь. Но для истребителя было нетрудно искалечить паровоз. Сначала я приказал атаковать Тамену и подсказал ему, когда стрелять. Ефрейтор действовал очень хорошо. После двух заходов я отправил его снова вверх, чтобы позволить атаковать двум другим.

Вскоре поезд был окутан плотными облаками дыма и пара и затем, наконец, остановился. Эта тренировка в стрельбе позволила трем пилотам получить боевое крещение. В будущих штурмовых атаках они смогут совладать со своими нервами.

Первый аэродром, к которому мы приблизились, был оставлен. Румыны, вероятно, что-то учуяли и подозревали, что мы можем появиться. Внизу, казалось, все было пусто, если бы не несколько грузовиков и несколько человек технического персонала, которые быстро бежали к укрытиям. Следующим аэродромом был Медиаш, приблизительно в 120 километрах позади линии фронта. Там нам повезло больше. Я предварительно дал своему звену точные инструкции, и, прежде чем румыны осознали опасность, мы все четверо обстреляли припаркованные автомобили. Вместе с ведомым я пошел к той стороне, где стояли ангары. Тамен и его ведомый повернули к другой стороне аэродрома. Мы снизились приблизительно до 100 метров и просто не могли промахнуться.