Масатаке Окумия - Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945

Тут внезапно налет прекращается. Перестали грохотать бомбы, от которых дыбилась земля. Как только последняя бомба разрядила свое бешенство, наземные команды вылезают из своих укрытий и с лопатами в руках мчатся к взлетной полосе. Они отчаянно трудятся, хотя пот льется ручьем, не отстают москиты и мухи, но надо засыпать воронки, залатать аэродром, чтобы поврежденные Зеро смогли садиться.

Люди отскакивают в стороны, когда искореженные истребители, продырявленные вражескими пулями, устремляются к взлетной полосе. Большинство садится без происшествий, но бывает, что тяжело поврежденный истребитель начинает кружиться на своем разбитом шасси или переворачивается на хвост. Как только он перестает катиться, его окружают команды техобслуживания. Они выталкивают самолеты один за другим с взлетной полосы и тут же заправляют баки, заряжают свежие пулеметные ленты и пополняют запас снарядов. Пилоты, измотанные еще одной утренней схваткой, собираются у командного пункта, где офицеры разведки записывают их боевые доклады. Как только совещание заканчивается, пилоты возвращаются к бассейну у места сбора.

Подобные дневные атаки стали повседневностью. А сейчас наша эскадрилья бомбардировщиков ожидает команды на взлет. Наконец, самолеты-разведчики сообщают о наиболее ценных объектах для атаки, и бомбардировщики катятся по полосе и с ревом взмывают в небо. Зеро будут поблизости от них. Американские истребители с каждым днем становятся опаснее.

Но вот долгий день кончается. Сгущающиеся сумерки – для всех приятное зрелище, потому что с ними, наконец, придут отдых и передышка от страшных налетов. Ни у нас, ни у противника нет оборудования, необходимого для проведения крупномасштабных ночных налетов. Как только солнце садится, экипажи, вернувшиеся с заданий, устало бредут к местам ночлега.

Но это не относится к командам техобслуживания. За весь рабочий день у них нет даже малейшей возможности хотя бы немного расслабиться. Самолеты, сражавшиеся сегодня, вернулись изрешеченные пулями, шрапнелью, в фюзеляжах и крыльях зияют дыры от снарядов. В двигателях – шумы, их надо привести в порядок. Заклинившие пулеметы надо прочистить, смазать или заменить детали, починить радиоаппаратуру, закрыть новыми пластиковыми листами простреленную пулями носовую часть.

Люди из техобслуживания измотаны до предела, но их усталые тела все еще передвигаются по полю, поднимая и перетаскивая самолеты назад в джунгли. Они молятся Господу, чтобы он дал им тракторы, которых так много у американцев, но знают, что их мечты о такой роскоши невыполнимы. Спустя три часа после захода солнца механики и техники возвращаются из джунглей измученные, с красными от недосыпания глазами и принимаются за ужин. Наступают черно-синие сумерки, и люди просто едят, не имея сил на то, чтобы поговорить друг с другом, на ощупь выбирая еду во тьме, соблюдаемой по приказу о противовоздушном затемнении. Вспотевшие, грязные и усталые, они доедают ужин и бредут к местам ночлега. У них нет сил читать письма или писать их, или просто чуть подольше поговорить друг с другом. Их интересует только сон, и они падают на свои циновки.

Уже темно, и на аэродроме тишина. Если нам повезет, этот вечер будет спокойным. Но скоро все меняется. Ревут сирены, а мы слышим отдаленный шум приближающихся бомбардировщиков. Зенитные орудия хрипло кашляют на черные контуры далеко вверху, и ослепляющие лучи прожекторов прочесывают небо, двигаясь кругами в поисках налетчиков. По барабанным перепонкам ударяет серия оглушительных взрывов. И вновь дрожит и дыбится земля, и пыль и дым зависают над аэродромом. Не исключено, что вверху над нами кружит лишь один самолет, методично бросая бомбы, но он часами не дает нам заснуть, а перед тем, как он улетит, ему на смену приходит другой ночной налетчик.

В конце концов оглушающие ударные волны и грохот затихают. Опять на аэродроме воцаряется тишина. Но в этом мало хорошего! Механики и другие члены наземных команд проклинают этот день, все еще черный, начиная новую изнурительную рабочую смену.

И все это только один день, самый обычный в как будто бесконечной череде дней и ночей, заполненный одной лишь работой, истощением, бесконечными вражескими атаками и все растущим числом пилотов и членов экипажей, не возвратившихся из полета».

Когда 2-я авианосная эскадра под командой контрадмирала Сакамаки, к которой я был приписан офицером штаба авиации, прибыла в Буин, 26-я воздушная флотилия уже была там. Штабы обеих групп согласовали свои действия, и на меня была возложена ответственность за ночные операции. Исчезли все претензии на нормальный рабочий день, и меня могли вызвать на работу в любое время дня и ночи. Поскольку мне полагалось работать при луне, которая каждую ночь появляется в разное время, для меня регулярный сон оказался недоступен. И тут мои долгие тренировки сослужили мне добрую службу, потому что скоро я приноровился засыпать в любое время, будь то светло или темно, и на любое время. Я мог засыпать как на двадцать минут, так и на три часа. Не имея такой способности расслабиться при любых условиях, я бы наверняка сломался физическии, а возможно, и морально.

Обычно я вставал за полтора часа до времени, назначенного для вылета самолетов. Не умываясь и не завтракая, я пробирался в темноте на ощупь к радиостанции. Там я знакомился с позициями вражеских надводных кораблей, авиасоединений наземного базирования и с прогнозом погоды. За час до взлета я отправлялся на аэродромный командный пункт. Если только особые обстоятельства не требовали их отсутствия, наш командир, старший офицер штаба и командный состав оставались непосредственно на базе. Всякий раз, приезжая на командный пункт, я слышал, как механики разогревали моторы самолетов, назначенных к вылету. Были видны сине-белые вспышки пламени из выхлопных труб – единственный свет, видимый на всей базе.

За тридцать минут до взлета командир 582-го авиакорпуса капитан 1-го ранга Сакаэ Ямамото при тусклом свете электрической лампы на командном пункте проводил инструктаж экипажей. Часто помогая капитану советами, я никогда сам не отдавал напрямую приказов летчикам и членам экипажей. Это не мое дело, и поэтому я держался в тени, внимательно изучая выражения лиц и поступки нашего летного персонала. Моей обязанностью была оценка их морального и физического состояния.

Наконец, Ямамото отдает приказ на взлет. Один за другим самолеты грохочут по полосе и поднимаются в темноту. Все работы ведутся при помощи сигналов простой вспышкой света между командным пунктом и линией взлета. Сама полоса окутана во тьму, на дальнем конце едва различимы два тусклых огонька, прикрытых сверху. Они показывают пилотам конец взлетной полосы.