Сабуро Сакаи - Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Внезапно тишину разорвали громкие крики, доносившиеся с вышки диспетчерского пункта аэродрома. В следующую секунду окружающий мир наполнился диким грохотом. Земля сотрясалась и вздымалась, от взрывной волны закладывало уши. Раздался чей-то запоздалый крик: «Налет!» – и тут же завыла уже бесполезная сирена тревоги.

Времени бежать в укрытие не было. Грохот разрывов бомб доносился отовсюду, дым застилал аэродром, я слышал пронзительный свист разлетающихся осколков. Несколько летчиков выбежали вместе со мной из ангара, чтобы укрыться. Спасаясь от свистевших осколков, я пригнулся как можно ниже и стремительно бросился на землю между двумя большими резервуарами с водой. И как раз вовремя. Находящийся неподалеку склад боеприпасов взлетел на воздух. Затем бомбы начали падать по всему летному полю, оглушая нас грохотом разрывов, взметавших вверх комья земли и клубы дыма.

Промедли я хоть мгновение с броском на землю, и мне пришел бы конец. Разрывы бомб неподалеку внезапно стихли, и я поднял голову, чтобы посмотреть, что произошло. В грохоте отдаленных разрывов бомб до меня доносились полные мук крики и стоны. Вокруг меня лежали мои товарищи, получившие тяжелые ранения. Я ползком направился к ближайшему от меня летчику, и в этом момент острая боль пронзила мне бедро. Я опустил руку и почувствовал, как кровь сочится через ткань брюк. Боль была сильной, но раны, к счастью, оказались неглубокими.

И тут я потерял голову. Я вскочил и снова побежал, но на этот раз ринулся назад к взлетной полосе, на бегу поглядывая на небо. Я заметил двенадцать построившихся в боевой порядок бомбардировщиков, совершающих разворот на высоте порядка 20 000 футов. Это были русские двухмоторные самолеты «СБ», являвшиеся основными бомбардировщиками китайских военно-воздушных сил. И их внезапная атака оказалась на удивление эффективной. Мы оказались застигнутыми врасплох. Никто не успел ничего понять, пока с диким свистом бомбы не посыпались из русских самолетов. Увиденное на летном поле потрясло меня.

Из двухсот наших бомбардировщиков и истребителей, стоявших крылом к крылу на длинных взлетных полосах, большая часть горела. Огромные языки пламени вырывались из взрывавшихся топливных баков, наполняя воздух клубами густого дыма. Из оставленных осколками пробоин на фюзеляжах пока еще не загоревшихся самолетов вытекало горючее. Огонь быстро распространялся с одного самолета на другой, и языки ослепительно яркого пламени метались по длинным рядам бомбардировщиков и истребителей. Бомбардировщики взрывались, словно петарды, а истребители вспыхивали, как спички.

Как безумный я метался среди горящих самолетов в поисках единственного уцелевшего истребителя. По счастливой случайности нескольким расположенным группой истребителям удалось уцелеть в этой бойне. Я вскарабкался в кабину одного из них, запустил мотор и, не дожидаясь, пока он прогреется, стремительно погнал истребитель по взлетной полосе.

Бомбардировщики медленно набирали высоту, и на своем более быстром истребителе я вскоре стал догонять их строй. Дав полный газ, я выжимал из своей машины все, на что она была способна. Через двадцать минут после взлета я находился почти на одной высоте с самолетами противника и продолжал набирать высоту, чтобы открыть огонь по незащищенному брюху ближайшего бомбардировщика.

Меня мало заботило, что мой истребитель был единственным поднявшимся в воздух. Я понимал, что имеющий легкое вооружение «Клод» не может представлять собой серьезную угрозу для двенадцати бомбардировщиков. Подо мной находился стоящий на реке Янцзы город Ичан, который все еще обороняли китайские войска. Оказаться сбитым здесь, даже если бы мне удалось не разбиться при падении, означало обречь себя на мучительную смерть от рук солдат Чан Кайши. Но медлить с атакой было нельзя. Ведь я был воспитан в традициях самураев, и не думал ни о чем ином, кроме нанесения урона противнику.

Я приблизился сзади и снизу к замыкающему строй бомбардировщику, не оставшись незамеченным, судя по развернувшимся в мою сторону пулеметам, расположенным у него в хвосте. Стрелку противника не удалось попасть, и я, подобравшись как можно ближе к вражескому самолету, открыл огонь по его левому двигателю. Пролетев мимо и набрав высоту, я заметил шлейф дыма, потянувшийся за двигателем, над которым я так усердно потрудился. Бомбардировщик покинул строй и начал терять высоту, а я тем временем, развернувшись, бросил свой истребитель в пике, чтобы завершить начатое. Но воспользоваться своим преимуществом мне так и не удалось. Едва я двинул вперед ручку управления, чтобы войти в пике, мне пришло в голову, что Ичан находится по меньшей мере в 150 милях от Ханькоу. Преследовать бомбардировщик означало потратить необходимое для возвращения на базу горючее, и тогда мне пришлось бы совершить вынужденную посадку на вражеской территории.

Существует разница между риском вступить в бой с превосходящими силами противника и риском впустую потерять жизнь и самолет. Продолжать атаку значило обречь себя на самоубийство, а сейчас столь радикального шага от меня не требовалось. Я повернул домой. Мне неизвестно, дотянул ли русский бомбардировщик до своего аэродрома, но даже если он и разбился, то произошло это среди своих.

Трудно описать открывшиеся моему взору по возвращении на базу ужасные разрушения, произведенные всего лишь двенадцатью вражескими бомбардировщиками. Почти все наши самолеты были уничтожены или повреждены. Командир базы потерял левую руку, несколько его заместителей, пилотов и авиатехников погибли или получили серьезные ранения.

Я забыл о своих ранах, пыл погони и мое возбужденное состояние в бою заставили боль на время утихнуть. Я отошел на несколько шагов от самолета и рухнул на землю.

Раны заживали медленно. Через неделю, все еще находясь в госпитале, я получил от Хацуо письмо с новостями не менее убийственными, чем налет на наш аэродром.

«Прости, что я вынуждена писать письмо со столь печальным для тебя известием. 3 октября моя дорогая подруга Микико погибла в автомобильной катастрофе. Я не нахожу слов. Мне очень больно, и я не могу в это поверить. Почему Бог так несправедлив? Почему, почему такой прекрасный человек, как Микико, должен был умереть всего в шестнадцать лет, да еще не по своей вине? Я презираю себя за то, что должна сообщать об этом тебе, сражающемуся с врагом летчику. Но больше это сделать некому…»

В конверте находилось запечатанное письмо от матери Микико, которая писала:

«Бедная Микико каждый день вспоминала вас в беседах с нами и Хацуо-сан и с волнением ждала вашего ответа на письмо, переданное через Хацуо. Но ваше замечательное письмо пришло лишь в день похорон Микико. Как бы я была счастлива, если бы она смогла прочитать это письмо! Она была прекрасной дочерью, доброй, умной, настоящим ангелом.