Сабуро Сакаи - Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Бомбардировщик все еще находился вне пределов досягаемости наших пушек, когда три появившихся истребителя рассредоточились и стали совершать заходы, ведя огонь по огромному самолету. Казалось, Зеро причиняют ему не больше вреда, чем назойливые москиты, и бомбардировщик спокойно продолжал свой полет.

Семь наших истребителей присоединились к трем другим самолетам и ринулись в атаку. Десяти Зеро сразу трудно было действовать согласованно против бомбардировщика, поскольку в разреженном воздухе на большой высоте мы вполне могли не справиться с управлением и столкнуться с одним из других самолетов. Поэтому мы выстроились в длинную цепочку и поочередно один за другим совершали заходы на цель. Эти маневры отнимали много времени и раздражали меня, ибо своей очереди приходилось долго ждать. Когда каждый Зеро поочередно совершил свой заход, все мы пребывали в недоумении. Ни один снаряд, похоже, так и не попал в бомбардировщик.

Нам впервые пришлось столкнуться с «B-17», и его необычайно большие размеры заставили нас неверно выбрать необходимую для ведения огня дистанцию. К тому же мы не делали поправок на высокую скорость бомбардировщика, не обращая внимания на показания своих приборов. Во время наших атак «Летающая крепость» огрызалась огнем всех своих орудий. К счастью, меткость стрелков противника оказалась под стать нашей.

После очередного захода на цель я заметил, что мы находимся над Кларк-Филд, и пилот самолета противника наверняка мог запросить помощи американских истребителей. Нам нужно было как можно скорее уничтожить самолет, иначе мы могли оказаться в устроенной самим себе ловушке. Продолжение занимавших много времени заходов на противника сзади из пикирования казалось бесполезным. Я решил пойти на сближение для атаки прямо в хвост бомбардировщику. Большим преимуществом было то, что первые модели «B-17» не имели хвостовых орудийных установок, иначе мне бы пришлось несладко. На полном газу я подлетел к бомбардировщику сзади и пошел на сближение для открытия огня. Два других наших истребителя, наблюдавшие за мной, тоже приблизились, и крылом к крылу мы ринулись в атаку.

Пилот «Летающей крепости», меняя направление, вилял из стороны в сторону, пытаясь дать возможность стрелкам находящихся по бортам самолета орудий поймать нас в прицелы. Но вопреки всем этим отчаянным попыткам попасть в наши самолеты им не удалось. Я обогнал два других истребителя и открыл огонь. Большие куски металла отлетели от правого крыла бомбардировщика, и тонкая белая струйка брызнула из пробоины. Выглядела она так, словно самолет сбрасывал горючее, но это был дым. Я продолжал вести огонь по поврежденному месту в надежде попасть в топливные баки или вывести из строя кислородную систему. Внезапно тонкая струйка превратилась в настоящий фонтан. Пушки бомбардировщика замолчали, внутри его фюзеляжа вспыхнуло пламя. Атаковать я больше не мог, у меня закончились боеприпасы.

Я сделал вираж, предоставляя возможность находящемуся позади меня истребителю. Его пилот «вцепился» в хвост «B-17» и открыл ураганный огонь из пушек и пулеметов. Но самолету противника уже был нанесен урон, и, когда истребитель пошел на сближение, бомбардировщик, накренившись носом, понесся к земле. Бомбардировщик не болтало, и его пилот, по всей видимости, пытался дотянуть до Кларк-Филд. Я спикировал вслед за поврежденной «Летающей крепостью» и с расстояния в несколько сотен ярдов стал фотографировать своей «лейкой». Мне удалось сделать два или три снимка. На высоте 7000 футов три человека выпрыгнули из подбитого самолета. Три парашюта раскрылись, и в следующее мгновение «B-17» исчез в густой облачности.

Позднее до нас дошли сведения, что американцы резко осуждали наших летчиков за обстрел из пулеметов выпрыгнувших с парашютами членов экипажа бомбардировщика. Но это была чисто пропагандистская уловка. Рядом с бомбардировщиком, когда его покидали члены экипажа, находился лишь мой истребитель, а у меня не осталось ни единого патрона. Я «стрелял» только своим фотоаппаратом.

Никто из японских летчиков не видел, как «B-17» разбился, поэтому заслуга его уничтожения не была тогда приписана никому.

В тот вечер мужество американского пилота, предпринявшего попытку в одиночку бомбить противника, было предметом долгих дискуссий в нашей казарме. Нам еще не доводилось слышать, чтобы самолет, практически не имея шансов уцелеть в окружении такого количества истребителей противника, так рисковал ради выполнения своей задачи. Содержавшиеся в докладах уцелевших членов экипажа расхождения с нашими данными ни в коей мере не умаляли героического поведения американцев. В тот же день мы обнаружили, что крылья двух наших Зеро изрешечены пулеметными очередями, выпущенными стрелками американского бомбардировщика.

Тринадцать лет спустя после этого боя я познакомился в Токио с полковником военно-воздушных сил США Фрэнком Курцем. Он рассказал мне: «В тот день, когда был сбит Колин, я находился на вышке диспетчерского пункта Кларк-Филд. Я видел, как приближался его самолет, и вы правы, что он пытался дотянуть до аэродрома и приземлиться. Из облаков показались три парашюта, граница облачности тогда была где-то на высоте 2500 футов. Потом появились еще пять парашютов. Во всяком случае, с того места, где находился я, мне показалось, что их пять. Колин, конечно, не выбрался из этой передряги».

В тот вечер я обнаружил несколько пришедших из дома писем и небольшую посылку от Фудзико. Она прислала мне традиционный японский амулет, оберегающий от вражеских пуль: украшенную тысячей красных стежков ленту, которой положено обмотать живот.

Фудзико писала:

«Сегодня нам сообщили, что наша родина начала великую войну против Соединенных Штатов и Великобритании. Мы можем лишь молиться за нашу победу и вашу удачу в бою.

Несколько дней мы с Хацуо-сан подолгу стояли на углу улицы, и нам удалось упросить 998 проходящих мимо женщин сделать по одному стежку на этой ленте. Теперь на ней есть стежки, сделанные тысячей женщин. Мы хотим, чтобы вы носили ее на теле, и молимся, чтобы она защитила вас от пуль врага…»

Честно говоря, мало кто из японских летчиков верил в волшебную силу амулетов. Но я понимал, каково было Фудзико и моей двоюродной сестре долгими часами стоять на улице в зимний холод. Поэтому я обмотал ленту вокруг талии, решив, что обязан ее носить. Письмо Фудзико заставило меня призадуматься. В тот вечер я впервые размышлял о сбитых мной пилотах противника не как о находящихся в самолетах непонятных существах, а как о живых людях, таких же, как я. Странные и гнетущие чувства обуревали меня, но война есть война: не убьешь ты, убьют тебя.