Сабуро Сакаи - Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945

Днем приземлились первые из высланных за нами самолетов. Это были старые бомбардировщики, которые один за другим пробирались сюда, летя низко над водой, чтобы их не засекли радары американских кораблей, рыскавших в этом районе. Командование в Йокосуке решило не идти на риск. Нам крупно повезло, что во время приземления и вылета присланных самолетов не появились американские истребители. Для доставки в Японию тех, кому предстояло вернуться, прибыли семь двухмоторных бомбардировщиков.

Даже здесь продолжала неукоснительно соблюдаться система деления военнослужащих на касты. Даже наше бедственное положение не смогло нарушить веками существовавших традиций. Эвакуируемые офицеры по очереди занимали места в бомбардировщике в соответствии со своими званиями. Никакие другие факторы в расчет не принимались.

Группе из одиннадцати не имевших офицерских званий летчиков, куда входил и я, пришлось остаться. Старших офицеров оказалось столько, что нам не хватило места в самолетах. Мы с обидой глазели, как последний самолет с трудом поднялся в воздух и взял курс на Японию.

На следующий день на остров вернулся всего один самолет, чтобы забрать нас. Не веря своим глазам, я смотрел, как эта летающая развалина неуклюже заходит на посадку. Самолет был не только старым, но так сильно нуждался в ремонте, что было трудно понять, как он вообще способен летать. Ему едва удалось добраться до Иводзимы. С нашей группой из одиннадцати человек на борту бомбардировщик, который швыряло из стороны в сторону, начал разбег по взлетной полосе. Машине так и не удалось набрать необходимой для отрыва от земли скорости, и пилот стал выруливать назад по взлетной полосе. Один из двигателей нещадно дымил.

Два часа механики возились с неисправным двигателем. Два часа, показавшиеся нам неделями. Мы не сводили глаз с неба, опасаясь, что вот-вот появятся истребители противника и начнут поливать свинцом искалеченный старый самолет. Появись всего один истребитель, и мы были бы обречены остаться на острове.

Наконец механики закончили копаться в двигателе, заработавшем настолько плавно, насколько позволяли его изношенные части. Когда мы стали забираться в самолет, авиатехники с такой тоской смотрели на нас, что я обернулся и крикнул им:

– Мы вернемся! Скоро, и с новыми истребителями!

Они махали нам вслед, не питая никаких надежд.

Никто из них и представить себе не мог, что почти на восемь месяцев противник оставит Иводзиму в покое.

Всего через десять минут после вылета самолет стало страшно трясти. От тряски у нас зуб на зуб не попадал. Выглянув в окно, я посмотрел на сильно вибрирующий правый двигатель. Сможет ли эта старая куча железа пролететь 650 миль, отделявших нас от Японии?

Второй пилот, юноша лет двадцати, прошел в конец кабины.

– Господин Сакаи! Не могли бы вы пойти со мной и помочь? – Он был бледен, его трясло почти так же, как самолет.

Не успел он закончить говорить, а я уже знал, что ему ответить.

– Поворачивайте назад! – рявкнул я. – С таким двигателем мы не доберемся до Японии. Надо вернуться и починить его.

Экипаж беспрекословно подчинился мне. Вернувшись на Иводзиму, мы подвергли доставивший столько хлопот двигатель долгому и тщательному осмотру. Похоже, все дело было в неисправных свечах зажигания. Заменив свечи, мы вылетели снова.

Бомбардировщик медленно, но верно приближался к Японии. Но наши испытания на этом еще не закончились. Через полтора часа мы попали в страшный ливень. Потоки воды с силой обрушивались на едва державшуюся в воздухе развалину. Самолет оказался дырявым, как решето. Вновь появился второй пилот и попросил меня пойти с ним.

Первый пилот оказался ненамного старше, ему было от силы года двадцать два.

– Господин Сакаи, нам следует попытаться подняться выше облаков или лететь под ними?

– Спускайся ниже, – приказал я.

Ливень не прекращался, время от времени видимость становилась нулевой. Шторм оказался под стать тому, в который я попал несколько дней назад, пытаясь обнаружить американский флот у Сайпана. Бомбардировщик страшно болтало, бросало то вверх, то вниз в воздушных потоках. Мы опускались все ниже и ниже и вскоре оказались прижаты к покрытой пеной волн поверхности океана.

Капли пота выступили на лице летчика. Он был близок к панике. В отчаянии он повернул ко мне свое бледное лицо и жалобно спросил:

– Где мы сейчас находимся?

Глупее вопроса нельзя было себе представить. От изумления я на несколько секунд лишился дара речи.

– Освободи кресло! Я поведу самолет вместо тебя! – наконец заорал я ему.

Он поспешил освободить мне место за штурвалом.

Весь оставшийся путь я не мог отвлечься ни на секунду. Полтора часа я вел неповоротливый самолет вслепую, прорываясь сквозь дождь и ветер. И вот наконец показались знакомые очертания полуострова в южной части Токийского залива.

Экипаж и пассажиры бомбардировщика радостными криками приветствовали появление родных берегов.

Мы приземлились на базе бомбардировочной авиации в Кисараду на противоположной от Йокосуки стороне залива. Я оглядел огромный аэродром. Япония! Я снова был дома! Сколько раз мне казалось, что уже больше никогда я не увижу родной страны. Как непохожа была она на Иводзиму, находящуюся всего в нескольких часах полета!

Желаннее всего для меня и десяти остальных летчиков, вырвавшихся из вулканического ада, оказалась чистая и сладкая вода Японии. Она не имела ужасного привкуса дождевой воды, которую собирали на Иводзиме. Все мы бросились к находящемуся рядом с башней диспетчерского пункта водопроводу. Из открытого крана хлынула струя прохладной жидкости. Я пил, наслаждаясь этой, казавшейся мне самой вкусной на свете, водой.

Но Иводзима все еще не отпускала от себя. Муто и я, видимо, одновременно подумали об одном и том же, ибо нам вдруг расхотелось пить. Мы оба вспомнили своих товарищей, погибавших под снарядами всего несколько дней назад. В страшных мучениях умирающие от ран, выплевывая вулканическую пыль, кричали, умоляя дать им воды, которой не осталось ни глотка.

Спустя месяц после возвращения в Йокосуку мне было присвоено звание лейтенанта. После одиннадцати лет службы я обрел статус настоящего офицера. Для Императорского военно-морского флота это было рекордом.

Несколько человек, погибших на малых подводных лодках при атаке Пёрл-Харбора, были повышены сразу на два звания и стали офицерами после десяти лет службы. Но присвоение им в качестве награды за подвиг офицерских званий не нарушало традиций, ибо звания они получили посмертно. Я стал первым в Японии военнослужащим, который, начав службу рядовым и прослужив одиннадцать лет, удостоился чести стать офицером, оставшись в живых.