Георгий Венус - Зяблики в латах

Поручик Горбик пристреливал раненых курсантов.

Прошло несколько часов.

Квартирьеры все еще не возвращались. Жара текла по пыльным улицам Орехова. На камнях она оседала. Мы лежали под самыми заборами, там, куда камни не доползали.

Через улицу — тремя-четырьмя домами дальше — разместился штаб полка. Около ворот штаба стоял поручик Горбик.

Орехов был пуст. Жители сидели в домах. Дома были заперты.

Посреди улицы, вдоль которой разместилась офицерская рота, валялся дырявый сапог. Какой-то котенок легонько толкал его лапкой.

— Смотри-ка, зверюшка какая! — сказал, улыбаясь, поручик Аксаев.

— Ух, жара!.. — вздохнул возле него капитан Темя. — А уснуть бы сейчас, господа!.. А?.. И выспаться!..

— Но не тем холодным сном моги-лы,

басом запел кто-то.

— Дурак!.. Не холодным?.. А каким тебе еще?.. Тебе чтоб и в могиле печенки припекло?..

Кто-то засмеялся.

А взобравшийся на сапог котенок вдруг выгнул спину, прыгнул в сторону и скрылся в траве канавы.

По улице вели пленных.

Все три пленных курсанта были босы. Руки у них были скручены за спиной. Когда курсанты с нами поравнялись, один из них высоко в воздух подбросил ногой дырявый сапог с улицы.

— Ишь, нервничает!.. — сказал поручик Пестряков и тяжело и громко зевнул.

Солнце пекло все сильней. Из-под соседних ворот опять выбежал веселый котенок.

— А зверюшка-то, зверюшка-то наша!.. Но вдруг, подняв головы, мы удивленно посмотрели друг на друга.

…за-клей-менный

Весь мир голодных и ра-бов! громким голосом пел кто-то в кустах за пыльными домишками.

— Господа!

— Господа, кто это?..

Кое-кто из офицеров приподнялся.

— Такого нахальства!.. такого… — И, сплюнув, поручик Ягал-Богдановский встал и пошел через улицу в штаб. А голос за штабом крепчал и рос:

Эт-то есть наш послед-ний,

все выше и выше подымался он,

И реши-тель-ный бой,

С Интер…

Здесь короткий выстрел подсек пение. Следующие два выстрела упали уже в тишину…

Солнце сдвинуло тень под самые наши ноги. Мы лежали, еще ближе прижавшись к забору.

— …И пел, господа офицеры, и пел!.. — рассказывал какой-то вольноопределяющийся. — Вокруг крики: «Заткнись!.. Ты!.. Молчи!.. Сволочь!..» А он, господа офицеры, — и знаете, плюгавый такой! — стоит себе и, понимаете…

— Господа, слыхали? — еще издали крикнул нам поручик Горбик. — Слыхали, как Туркул его петь заставил?.. «Ах, сука такая!. Пой на прощанье!..крикнул Туркул — Пой, чтоб знал, за что подыхаешь!..»

— А не врете?

Поручик Горбик вспыхнул. Потом улыбнулся.

— Вам бы, Дегтярев, в че-ка служить! Всё допытываетесь! Спросите у генерала Туркула. Ага, не спросите!..

Кто-то стучал в закрытые ставни окна:

— Молока!.. Хозяйка…

На самом солнце, посреди улицы, стоял подпоручик Морозов.

Он долго смотрел почему-то на драный сапог, которым играл веселый котенок и который ткнул потом в сторону идущий к штабу красный курсант.

Лошади шли рысью. С подвод соскакивали солдаты, бежали в степь на баштаны и вновь, уже с арбузами, нагоняли обоз.

За подводами каждой роты шла тачанка с бочкой. Воды в бочках не хватало. Возле бочек, по всему нашему пути через степи, бежало по несколько солдат. Несколько офицеров бежало и за бочкой нашей роты.

— На Днепр идем, — напьетесь! — кричал с подводы полковник Лапков. — По ме-ста-ам!

— Накачал брюхо и командует! — ворчал мичман Дегтярев, вполоборота сидящий на краю нашей подводы. — А нам пальцы сосать, что ли?

Сидящий по другую сторону мичмана поручик Ягал-Богдановский обернулся:

— Мичман, не забывайтесь! — И, опять склонившись над поручиком Пестряковым, вопросительно поднял брови: — Так!.. Ну, и что же?..

— Вот и говорю… Махно нам подчинился. Володин подчинился. Граф Пален в Белоруссии подчинился… Это уже три… — продолжал поручик Пестряков, растянувшись на подводе и выгрызая из разбитого кулаком арбуза красные куски мякоти. — Булак-Балахович с Савинковым — это уже четыре… Атаман Семенов — пять… Это и называется своими силами. Народными, так сказать, силами… Ну, так что же вы скажете, дорогой Ягал-Богдановский?.

Поручик Ягал-Богдановский усердно выдувал застрявший в мундштуке окурок.

— Что?.. — Щеки его ходили, как баллон пульверизатора. — Что?.. А то, что, если б мы, вместо этого, подчинились польскому командованию…

— Молчите, ренегат! — крикнул вдруг мичман. — Патриот называется! А губернии почем продаете, сукин сын?

— Отродье эсеровское! Истерик! Хайло заткните! — побледнев, вспылил всегда сдержанный Ягал-Богдановский.

— Так!

— Крой! Крой его!

— Матом натягивай!.. Матом! — обрадовавшись, загалдели офицеры, которых сдержанность Ягал-Богдановского всегда несколько стесняла.

— А ну!..

— Еще!

— Наша берет!.. Матюком!.. В три матери загибай!.. Матерью!..

— Я?.. Это я ренегат?..

Уже овладев собой, поручик Ягал-Богдановский презрительно поджал губы, опустив под косой линией коротко подстриженные, всегда прямые усики.

— Я предлагаю, мичман, созвать…

И вдруг, взмахнув рукой, он быстро соскочил с подводы и закричал, схватив подводчика за портки:

— Стой, мать твою!.. твою мать! стой!.. Но колесо подводы уже повернулось и поломало его упавший на дорогу мундштук.

— …Твою мать в три бога и в черта косого!.. твою… Куда уши, болван! черт! — спрятал?..

Офицеры на подводе захохотали, сразу, словно по команде.

— С производством, поручик Ягал-Богдановский!

— Вчера была девица, сегодня дама!

— С крещением!

— Магарыч!

— Магарыч!

…А вдали за облаком пыли уже гремели орудия.

Рассыпавшись лавой, шли куда-то кубанцы. Наши 1-й и 2-й батальоны соскочили с подвод и также рассыпались в цепь.

За цепями показались далекие дома Александровска.

Мичман Дегтярев стоял на подводе, широко расставив ноги, и смотрел вдаль.

— Ну что? — не подымая головы с вещевого мешка, спросил его поручик Пестряков. — Докладывайте!

— Да ничего!.. Перестрелка.

Но вот по полю покатилось далекое «ура». Роты бросились к Александровску, выйдя из цепей и образовав густой черный треугольник. За город бросились кубанцы.

Наши подводы свернули с дороги и тоже помчались к городу, — прямо через поле.

Мимо нас, нагоняя роты, пролетел автомобиль Туркула. За ним другой генерала Витковского.

— Сюда! Санитары!.. — кричали раненые. Но никто раненых не подбирал. Все стремительно шло на Александровск.

— Поймаем!

— Возьмем!

— Нагоним!

— Потопим!..

Неслась по полю и наша батарея.

— Эй! Не отставать! Эй!

Одно орудие в трехпарной упряжке долгое время шло, грохоча зарядным ящиком, возле нашей подводы. Потом обогнало и пошло впереди нас.