Алексей Щербаков - Тени черного леса

— А вот и вокзал, — показал Еляков на красное кирпичное здание. — Тут явно повоевали.

И в самом деле, на вокзале виднелись следы от попаданий снарядов, в окнах не было стекол. Недалеко от станции притулился паровозик, изрядно покорябанный пулями. Два пассажирских вагона, стоящих впритык к нему, напоминали дуршлаг. Еляков и солдаты вышли на перрон. Как оказалось, разбитый поезд находился на запасном пути — а главный путь вроде как был в исправности. Капитан внимательно оглядел окрестности.

— Эй, разведка, ничего не замечаешь необычного?

Мельников пригляделся. На первый взгляд это была обычная провинциальная станция. Этакая немецкая Чухлома. Тихое место, куда раз в день по узкоколейке приходил поезд, вроде этого, разнесенного из танковых пулеметов, на котором добропорядочные немецкие бюргеры ехали на рынок в Алленштайн. Или зачем там они ездили.

Но… Чуть в стороне от станции виднелись запасные пути. Один, два, три… Оба! Четыре ветки! Мельников вспомнил карту. Это была конечная станция типичной провинциальной мелкой дороги. Дальше от этой станции путей не было. А городок ведь — дай бог пять тысяч человек. Подобные чудеса видать приходилось… Знакомое дело.

— Товарищ капитан, пути… Многовато тут запасных путей для эдакой дыры.

— Вот именно. Я-то сразу сообразил — у меня отец и все родственники на железной дороге работали. В этом деле я толк понимаю. Получается, что грузооборот на данной станции был весьма немаленьким. Что ж, пойдем в комендатуру.

Однако там ничего путного им узнать не довелось. Сидевший за столом старший лейтенант только развел руками:

— Товарищ капитан, я только три дня как сюда из Алленштайна назначен. Прежнего коменданта с язвой увезли. А я вот в этом вообще ничего не понимаю. Но вот что. Идите к бургомистру. Он свой человек. Мне это компетентные люди сказали перед тем, как я сюда отбыл.

В ратуше их встретил — на удивление — достаточно молодой человек. А то Мельников уже привык видеть в Германии лишь пожилых чиновников.

— Добрый день, товарищ капитан, — приветствовал он на русском, в котором кроме немецкого акцента чувствовалось еще и типично волжское «оканье».

— Здравствуйте, господин бургомистр. Мы говорим по-немецки. Нас интересуют транспортные железнодорожные перевозки через ваш город в последние годы.

— К сожалению, я на этой должности недавно. В последние годы я находился в русском тылу. Я — был членом комитета «Свободная Германия», — пояснил городской голова. И работал на… зву-ков-ках [27] «Свободная Германия» — организация немецких военнопленных, возникшая в 1943 году. Ее активисты с помощью громкоговорителей агитировали немецких солдат, особенно попавших в окружение — прекращать сопротивление и сдаваться в плен. , — произнес он трудное русское слово. А теперь вот — нахожусь тут. Прошлый бургомистр был убежденным нацистом, его ваши товарищи арестовали. Но, думаю, я могу вам помочь. Я слыхал, что тут происходили какие-то грандиозные темные дела. Мне об этом рассказывал Феликс Шахт, мой главный помощник. Этот человек работал на железной дороге. В свое время сидел в лагере. Если бы нацистам не понадобились железнодорожники — так бы там и остался. А сейчас он помогает мне с ремонтом. Война и ратушу не обошла… Но сейчас его нет. Я его отпустил до обеда к каким-то его родственникам. Тут, в окрестности. Сами понимаете, с продуктами плохо, а у фермеров все же побольше.

Городской голова усмехнулся.

— Как он говорил, они его раньше и знать не хотели. Рабочий! А теперь перед ним заискивают. Они хоть и небогатые фермеры, но боятся новой власти. Так что он для всех продовольствие добывает…

— К обеду, это часа два еще ждать. А не съездить ли нам к этому самому лесу? — сказал Еляков. — Но для начала давайте-ка поищем железную дорогу, которая исчезла.

— То есть, как исчезла, товарищ капитан? — не понял Копелян.

— А вот так. Шла в этот лес железка. А когда наши пришли — ее не обнаружили. Растаяла. Правда, ее у леса искали, а не тут. Но, судя по всему, начиналась она отсюда… Пойдемте-ка за станцию к запасным. Стрелка-то должна быть.

Они спустились с низкого перрона и двинулись по шпалам туда, где метрах в двустах виднелся тупик. Еляков внимательно осматривал рельсы. Но стрелки не было. Дальше тупиком виднелись мощные липы. И тут подал голос несколько отставший Мельников:

— Товарищ капитан! Я нашел, вон куда она уходила.

— И в самом деле. Все просто…

Вдоль железнодорожного пути с противоположной от города стороны были высажены какие-то невысокие деревья. В их зеленой шеренге четко выделялись несколько сухих.

— Точно! Все просто. Они убрали пути и копали сюда несколько деревьев. Маскировка известная. Но это ж было зимой. Тогда все деревья были голые. Что ж, подгоняем машину, поехали.

На той стороне виднелся кустарник, тоже сухой. А потом показалась достаточно четкая железнодорожная насыпь, по которой свободно шла машина.

Местность вокруг была пустынной, напоминающая Западную Белоруссию. Деревьев вокруг виднелось немного, все какие-то пустоши. Впрочем, от Биаллы до советской границы было рукой подать. А природа — она государственных границ не знает. Слева показалось озеро с берегами, заросшими камышом.

А впереди показался мрачный еловый лес. Из тех, которых в России называют «черными» — где ели растут так плотно, что солнечный свет слабо доходит до земли, а поэтому никакого подлеска в них нет.

— Вот, вроде как и он, — прокомментировал Еляков.

Когда приблизились, убедились, что опушку леса сплошь закрывают густые заросли кустарника — и по пути следования виднелась все та же полоса сухих растений.

— Все правильно. И тут натыкали лесонасаждения. Не нашли! — проворчал капитан. — Доложили бы честно: особо не искали. Тогда, конечно, все под снегом было, но захотели бы — нашли.

Перед зарослями кустарника красовалась деревянная табличка с надписью «Мины».

— Что ж, дальше мы не полезем, — подвел итог капитан. — Как говорится, на месте определились.

— Товарищ капитан, а минное поле так с опушки и начинается? — спросил Копелян.

— Нет, дальше, в глубине леса. Но кто ж определял его границы? Вот понатыкали этих столбиков и успокоились.

— Значит, возможно, где-то есть и проход?

Тут встрял Мельников.

— Оганес, если проход и оставляют, то его делают отнюдь не прямым как стрела, а наоборот — извилистым. И там должны быть либо метки, либо схема. Да и этот проход ведь могли в последний момент закупорить на входе. В самом деле, тыкаться наобум — дело дохлое. А разминировать — это работа не на один месяц.

— Все, поглядели и ладно. Разворачиваемся! У нас дел по горло.

Когда они вернулись в ратушу, в кабинете у бургомистра сидел седой человек, не уступающий по комплекции Мельникову. Более всего он напоминал сознательных рабочих из советских фильмов про дореволюционное время. В том, что он принадлежал к немецкому пролетариату, сомневаться не приходилось — об этом говорили огромные натруженные руки. Впрочем, такие же пролетарии в сорок первом увлеченно перли «нах остен» — и никакая классовая солидарность их не останавливала.