Алексей Щербаков - Тени черного леса

Тем временем солдаты Войска Польского деловито загоняли пленных в ту же школу и заняли круговую оборону вокруг городка. Мельников успел лишь глотнуть спирта, перевязать рваную, но неглубокую рану на плече — и отправился спать в крытый кузов «студебеккера», на котором прибыли польские солдаты. Только устроился, как услышал крик часового:

— Эй, девка, ты куда?

— Пошел ты… — раздался голос Марыси.

— Оставь ее, она большое дело сделала, — сказал кто-то незнакомый, но, судя по тону, имеющий звездочки на погонах.

В кузов ввалилась девушка.

— Ты жив? — Девчонка обняла Сергея, да так, что резанула боль в раненом плече.

— Только твоими усилиями. Еще немного, — и стал бы я героем, погибшим за братскую Польшу, — усмехнулся Мельников.

— Я ведь знала, что мы еще встретимся… Иди ко мне…

Когда он, наконец, устало отвалился, то почувствовал боль в раненом плече. А девушка долго лежала неподвижно. Наконец она поднялась и положила голову на колени Мельникову.

После долгого молчания она сказала:

— Знаешь, я знала довольно много парней. Но теперь я поняла, что такое русский солдат…

12 июля, 10 километров от Мышенца

Разбудило Сергея рассветное солнце, плеснувшее первыми лучами ему в лицо. Марыси рядом не было. Мельников потянулся и ругнулся — плечо болело, да и вообще состояние организма было какое-то квелое. Хотелось поваляться на плащ-палатке. Но Сергей вскочил на ноги. Его подняло любопытство, плотно засевшее где-то в мозгу. Все не давал ему покоя тот отряд, помешавший ему тихо уйти. Как только он принял вертикальное положение и нащупал рукой автомат, глупости вроде раны — а точнее царапины, а также ночных любовных приключений — все отступило за пределы сознания. Нужно делать дело — а остальное — мелочи.

Мельников вылез из кузова грузовика и первое, что увидел — наделавшую ночью шороха немецкую зенитку, стоявшую неподалеку, охраняемую сонным солдатом. Это, как он и ожидал, был полугусеничный тягач с брезентовой кабиной. На месте кузова располагалась площадка с орудийной установкой — в пространство пялились четыре тонких и длинных пушечных жерла, снабженные броневым щитом.

На площади солдаты Войска Польского занимались рутинным делом — собирали в кучу разбросанное оружие. Где-то в отделении уже маячили наиболее любопытные местные жители. Они пока еще не решались приблизиться, не слишком понимая, что произошло и кто в кого стрелял. Ожидали дальнейшего развития событий.

— Ну, лейтенант, порядочно вы тут народа накрошили, — подал голос возникший откуда-то Еляков.

— А что было делать? Я, в общем, воевать не рвался. Мы хотели тихо и интеллигентно прихватить их начальника и уйти себе. Но вышло по-другому, поднялась стрельба. А они полезли, как мухи на дерьмо.

— Да не на дерьмо… Уж скорее на мед. Мы там, где ты оборону держал, кое-что нашли. Золото, серебро там было! Цацки всякие… Кстати, полно вещей, явно утащенных из синагоги… Своеобразные здесь сидели ребята. Борцы за свободную Польшу, будь они неладны.

— Тогда понятна их пламенная страсть. Выходит так, что я их кладовую захватил! А вы их допрашивали?

— Погоди, сейчас там Мысловский развлекается. Все-таки наше-то дело частное по сравнению с тем, что он там накопал. Ему и карты в руки. Да оно и к лучшему. Я на этого надпоручика уже посмотрел. После него нам будет разговаривать легче.

— Что, сурово он там действует?

— А ты думал? В конце-то концов, мы что? Наши в Польше постоят, да и когда-нибудь уйдут. А ему в этой стране жить! Я разобрался немного. Эти друзья, с которыми тебе довелось повоевать, да и тот же Ковалевский… Знаешь, если их сила возьмет, то Мысловскому останется только в СССР сматываться. Как твой товарищ Мирослав, который чуть ли не всю жизнь сидел у нас. А если бывал на родине — то нелегально… Эти демократы — они нашим друзьям не простят…

— Жаль мужика. Так и не пожил в своей Польше…

Мельников не стал упоминать, что, собственно, поляк-то и затеял весь этот бардак. Что ж, с мертвых спрос короткий.

— Товарищ капитан, тут есть одно интересное обстоятельство… — Сергей доложил о странном отряде.

— Забавно. Пойдем-ка, поглядим. Может, кто-то и остался лежать. Если они, конечно, мертвых с собой не утащили.

Они прошли по той самой улочке, по которой им не удалось уйти ночью. Возле кустов, из которых вели по Мельникову огонь, уже топтались солдаты Войска Польского.

В кустах лежали двое. Оба они были в немецком камуфляже, без знаков различия. Сапоги на ногах — тоже немецкие.

При виде Елякова, польские солдаты вытянулись.

— Пан капитан, документов не обнаружили, но вот что мы нашли у одного.

Солдат протянул Елякову бумажник. Обычное такое потертое изделие из искусственной кожи. Внутри лежала монетка в два пфеннига. Старая, 1914 года чеканки. Это ладно. Солдаты всех стран часто таскают в карманах разные подобные штуки — вроде как талисманы. Более заинтересовала Елякова и Мельникова хранившаяся тут же фотография — на которой были сняты какая-то миловидная молодая женщина и мальчик лет пяти. Вроде бы ничего необычного. Изрядно потрескавшаяся карточка, с потертыми углами. Таких Сергей видел сотни — и своих, и чужих. А вот надпись на обороте… «Ждем и любим» — было написано по-немецки.

— О как… — протянул Сергей. В самом деле, трудно представить, чтобы даже не солдат, а то ли бандит, то ли партизан таскал чужой снимок. Значит, немец?

— Пан капитан, а вот еще… Это мы нашли в другом кармане. — Солдат протянул Елякову достаточно плотную пачку купюр. Это были советские сотенные. Причем новенькие и хрустящие, судя по их виду, не бывавшие в употреблении.

— Интересный набор, — подвел итог Еляков. — Так ты говоришь, Мельников, постреляли и убрались?

— Так точно. Те вон, что со школы, они перли, как на буфет. А эти увидели, что каша заварилась серьезная, — так и отошли.

— И вот ведь что интересно. Гляди, куда улочка ведет. Не понял? Они пришли с восточной стороны…

Сергей тут же вспомнил начало этой истории — литовцев, очутившихся в Восточной Пруссии. А ведь из этого городка до границы с СССР — рукой подать. Да и до Литвы — один переход. Круг начинал смыкаться.

— Ну что, лейтенант, пошли теперь беседовать с твоим другом.

В коридорах школы пахло пороховой гарью. Как оказалось, особых разрушений немецкий зенитный громобой зданию не нанес. Все-таки кирпич — он и есть кирпич. Из двадцати миллиметров его не особо разнесешь. Так что огневой налет был удачным скорее в психологическом плане — сломал волю к сопротивлению. На втором этаже, возле одной из дверей стоял польский автоматчик. Увидев подходивших Елякова и Мельникова, он посторонился. Видимо, Мысловский отдал приказ пускать их без всяких вопросов.