Петр Андреев - Военные воспоминания

Ночь прошла в работе. Окапывались, маскировались. Устанавливали стереотрубы и брали отсчеты, чтобы привязать новые пункты к местности. К утру все было готово. Но противник, как и мы, молчал, только частые осветительные ракеты с западного берега освещали наш передний край.

Солнце было еще за горизонтом, но уже заметно светало, когда сильный автоматный огонь на стороне противника поднял нас, уже устраивавшихся вздремнуть, на ноги. Небо без единого облачка. В окуляры стереотрубы уже был четко виден западный берег реки и окопы. Там шел бой. Через некоторое время на бруствере окопа появились два человека. Первый свалился с бруствера и как-то боком бросился с берега к воде. А второй взмахнул автоматом, как бы для удара прикладом и свалился, видимо, сраженный пулей. От берега отвалила лодка. Противник открыл по ней бешеный автоматный огонь. Загукали наши ротные минометы, зашипели снаряды нашей баратеи. Вдоль окопов стали хорошо видны разрывы мин и снарядов.

Лодка приближалась к нашему берегу. До берега оставалось несколько десятков метров (ширина Одера в этом месте 350 метров), как вдруг весла замерли, и солдат свалился на дно лодки. Течением лодку стало сносить на север, но солдат в ней был жив. Он усиленно греб рукой. Лодка, далеко отнесенная течением, уткнулась в наш берег. К ней сразу же бросилось несколько солдат и раненого унесли в укрытие.

В тот же день от офицеров пехотного полка мы узнали, что в операции участвовало около 20 разведчиков и все они, кроме одного, погибли. Операция была рассчитана на внезапность. Да и плавсредств у нас не было. С трудом нашли четыре лодки. Если бы плацдарм занимали батальоны, очевидно, что, как и на Днепре, переправлялись бы опять на плащ-палатках и просто вплавь. Тогда из-за отсутствия плавсредств утонуло солдат и офицеров больше, чем погибло от пуль и снарядов. Редко кто мог в обмундировании и с винтовкой или автоматом переплыть широченную реку с быстрым течением, да еще и в холодной воде (в октябре).

Первые 3- 4 часа после неудачной попытки захватить малыми силами плацдарм на западном берегу Одера все оставалось по-прежнему спокойно. Шла вялая пулеметная перестрелка, да редкие разрывы мин небольшой мощности. На передний край солдаты принесли термосы-ранцы с кашей. Солдаты позавтракали и каждый, кроме несущих службу, по-своему отдыхал.

Но затишье длилось недолго. Левый берег ожил, как бы проснулся. Заговорили немецкие пушки и минометы. Разрывы мин на переднем крае вдоль наших окопов слились в сплошной гул. Над нами засвистели снаряды, пролетающие в район огневых позиций нашей артиллерии. Дым разрывов закрыл от нас зону наблюдения, западный берег и даже водное пространство реки. Пользуясь отсутствием видимости, я решил покинуть передовой пункт сопряженного наблюдения, оставив у стереотрубы двух разведчиков, и перейти на НП командира дивизиона, чтобы нанести на планшет те немногие цели, что успел засечь.

Метров 300 прошел без приключений. Огонь велся по площадям и целям по ранее заданным данным. Близких разрывов не было. Оставалось преодолеть около 100 метров открытой, просматриваемой с левого берега местности, как вдруг справа, метрах в 100-150 разорвался снаряд. Если целью являюсь я - то недолет. Пустился бегом. Снаряд прошипел надо мной. Разрыв далековато - метров 200. Прикидываю, ложиться или продолжать бежать? Если целью являюсь я, то меня взяли в вилку. Мозг работает быстро. Если стреляют по мне, то сейчас вилка будет споловинена и следующий разрыв будет с перелетом метров на 20. Учитывая, что если это будет перелет и осколки в большинстве своем уйдут вперед, то я окажусь в безопасной зоне, и можно еще бежать. Хуже, если от пристрелки перейдут к беглому огню батареей. Решаюсь бежать до следующего разрыва. НП совсем уже рядом. На всякий случай, приглядел впереди борозду. Следующий разрыв был где-то впереди слева. Упал сразу. Как-то машинально. Еще успел подумать - на этот раз пронесло. Но что будет, если начнется беглый огонь. И тупой удар по голове. Что-то дзинькнуло и тишина.

Очнулся. Из-под пилотки по левой щеке и на глаз течет липкая кровь. Пытаюсь подняться. Как только оперся на руки - земля сильно наклонилась вперед, а затем стала медленно вращаться. Ложусь. Вращение земли остановилось. Приподняв голову, смотрю вперед. Наблюдательный пункт рядом и в мою сторону кто-то ползет. Голос ст. сержанта Митягова - «Ты живой?». Отзываюсь. Сергей осматривает рану. Говорит, что жив буду. Что осколок был, видимо, не прямой, а падающий. Пробита пилотка и разбиты мягкие ткани. Дырки в черепе не видно.

- Да, если бы она была, ты бы со мной сейчас не разговаривал. А то, что под тобой вертится земля - признак того, что ты получил сотрясение мозга.

- Сделал открытие! Это у меня уже третье… - парировал я.

Это значит, что опять целый месяц я не смогу кланяться снарядам и пулям. После каждого сотрясения, земля перестает вращаться при каждом резком движении, не раньше чем через месяц.

На рану была кое-как наложена повязка из индивидуального пакета и прижата пилоткой, и мы на брюхе двинулись вперед. Нельзя было демаскировать НП. На НП меня уложили на шинели. Через несколько минут прибежал старший военфельдшер дивизиона, ст. лейтенант медслужбы Гусев, который, осмотрев рану, заявил, что страшного ничего нет, но меня надо отправить в медсанбат, чтобы хирурги обработали рану - удалили разбитые ткани. И там они решат, отправлять меня в госпиталь или лечить в медсанбате. Моя просьба оставить меня в дивизионе, была Гусевым отклонена. Поскольку было сотрясение мозга, необходимо минимум две недели постельного режима. В медсанбате, Гусев, который меня сопровождал, договорился, чтобы меня в госпиталь не отправляли. А меня попросил, чтобы я, раз уж предоставляется возможность, подлечил и рану правого бедра. Мне она очень мешала, так как все время кровоточила и болела, а Гусеву надоело тайком от командира делать перевязки. Рана была в таком месте, что при ходьбе повязка держалась не более часа.

В медсанбате было пусто. Уже около месяца дивизия не вела наступательных боев, стояла в обороне или совершала марши. Все раненые были отправлены в госпитали или выписаны после необходимого лечения в свои полки. Поэтому ждать очереди, как это было в Латвии, не пришлось. Волосы выстригли, рану обработали. Лишнее вырезали ножницами и наложили несколько швов.

Палата большая, чистая, в каком-то общественном здании небольшого городка. Режим лежачий. Под койку поставили два прибора индивидуального пользования. Я пошутил: - «Как же я ими буду пользоваться, если не разрешено подниматься?». На что очень хорошенькая девушка лет 20-ти, доставившая мне судно и утку, ничуть не смутившись, ответила: «Зовите меня, я помогу. Мой пост за дверью». И тут застеснялся я.