Андрей Семёнов - Пятая рота

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа начнем, помолясь.

1985 год. Октябрь. Термез, Узбекская ССР.

Мы сидели на берегу Амударьи.

Широкая и полноводная Великая Река Востока отражала синеву осеннего южного неба и несла свои мутные коричневые воды мимо нас, чтобы через многие сотни километров впасть в Аральское море. Растасканная в среднем своем течении Каракумским каналом и разворованная на десятки каналов помельче для нужд ирригационного земледелия, пройдя сотни километров через раскаленную пустыню и потеряв свою полноводность, она через полторы тысячи километров от этого места окончательно терялась в солончаках Каракалпакии и не могла уже напитать собой пересыхающий Арал.

За Амударьей вправо и влево, насколько хватало глаз, раскинулся Хайратон — перевалбаза Сороковой армии. До войны — скромный кишлак — Хайратон превратился в настоящий небольшой город. По нему пролегала и в нем же заканчивалась единственная на весь Афган железная дорога, по которой завозились продукты, обмундирование и боеприпасы. В Хайратоне было все — от новеньких полевых кухонь и «Волг» в заводской смазке до квашеной капусты и иголок. Одним словом: перевалбаза, призванная питать и обеспечивать боевую и повседневную жизнь десятков тысяч человек в советской военной форме, живущих в чужой стране.

«Мы» — это сотни четыре сержантов и классных специалистов, вчерашних выпускников учебных подразделений Краснознамённого Туркестанского военного округа.

Среди нас были танкисты из Теджена, мотострелки из Иолотани и Маров, зенитчики, саперы, связисты, разведчики из Первого Городка Ашхабада.

Десантуры среди нас, правда, не было. Десантников готовили под Ташкентом, в Чирчике. Наш эшелон, вышедший из Ашхабада третьего дня, просто не мог их забрать, иначе пришлось бы делать крюк в полторы тысячи километров. Десантников забрасывали проще — прямо самолетом из Ташкента в нужную точку. Чаще всего в Кабул или Кандагар. Поэтому, на плацу табунилась краса и гордость исключительно Сухопутных Войск Вооружённых Сил СССР.

Краснознаменная наша, Орденов Суворова и Кутузова учебная дивизия, со славой пройдя по полям Великой Отечественной и, осев в туркменской жаркой глуши, выдавала на-гора каждые полгода молодое пополнение классных специалистов и сержантов для героической Сороковой Армии, доблестно выполнявшей интернациональный долг в братском нам всем, вместе взятым, Афганистане.

На берегу реки, это я, пожалуй, слегка «задвинул». До этого берега было метров полтораста, а нас согнали на огромный плац. По периметру плац был огорожен колючей проволокой. По углам стояли сторожевые вышки, на которых прогуливались пограничники с автоматами. Как в зоне. Непонятно только было: кого они сейчас стерегли? Мы были из тех, кого в Армию призывали, а не забирали. Никому из нас не оторвали руку, когда волокли в военкомат, и конвой не отбивал наших задниц сапогами, сопровождая на службу. На сборные пункты мы явились точно по повестке и были направлены в учебные подразделения, набираться ума-разума. Афган мы выбрали сознательно, по крайней мере не обнимали командиров за коленки и не посылали своих матерей в штаб во время отправок, и, если нас и подколачивал небольшой мандраж, то страха перед войной и Афганом в нас не было ни в ком. Нас привезли сюда не прямиком из военкомата, а полгода готовили к этой войне. По ту сторону речки воюют такие же пацаны, как и мы. Так чем мы хуже? Бежать из нас уж точно никто не собирался. Если уж дезертировать, то разумнее это было сделать из военного городка, на худой конец — из эшелона, да и патронов в автоматных рожках у погранцов, скорее всего, нет: знаем, сами в караулы ходили. Но наши «братья по оружию» в зеленых погонах смотрели на нас с высоты вышек высокомерно и презрительно, как на баранов, согнанных в кошару и предназначенных на убой.

Дезертировать никто из нас и в уме не держал: мы знали, на что шли. Войны мы не боялись. Наоборот, в восемнадцать лет каждому нормальному пацану хочется «проверить себя», доказать всем и, прежде всего самому себе, что ты не тряпка, не трус, не чмо, а нормальный мужик и достойный пацан. Война, которая начиналась в нескольких сотнях метрах от плаца — сразу за Амударьей — давала к тому прекрасный шанс: иди, и два года доказывай. И большинство из нас мечтало попасть служить непременно в ДШБ — десантно-штурмовую бригаду, которая, в нашем представлении, месяцами не вылезала из боев и где уж точно служили только настоящие герои, пропитанные порохом и гарью. Умелые, выносливые и беспощадные.

И, пожалуй, никто из нас не задумывался над тем, что на другой стороне реки живет древний свободолюбивый восемнадцатимиллионный народ, со своей историей, традициями, культурой, обычаями и укладом жизни. Что Советская Армия, чью униформу мы носили, и Советский Союз, по сути своей, являлись оккупантами в чужой стране, которая ничем не угрожала нашим границам и, тем более — экономическим или политическим интересам. Что страна эта, уже вследствие своей отсталости, не могла восприниматься как равный противник: слишком несоизмеримы были силы и возможности. Нам не приходило на память то, что в прошлом веке нищие, оборванные, не всегда сытые афганцы выиграли три кампании против Британской империи. Хорошо вооруженным англичанам так и не удалось закрепиться в Афганистане, как до этого не удалось закрепиться там никому, включая Александра Македонского. Не задумывались мы и над тем, что в Афгане уже шестой год идет неравная война: у духов нет ни авиации, ни тяжелой артиллерии, ни боевой техники, однако они успешно противостоят хорошо оснащенной Советской Армии. Шестой год идет война, конца и краю которой не видно: афганцы никогда не смирятся с присутствием оккупантов на своей земле, а Советский Союз никогда не выведет свои войска, чтобы не уронить политический престиж, признав свое поражение. Шестой год в советские дома приходили цинковые гробы и матери выли от горя над такими же пацанами, как мы, которые раньше нас сидели на этом плацу, дожидаясь своей партии.

Не будучи знатоками этнологии и этнографии мы еще не знали, что нет такой национальности — афганец, как нет и национальности американец.