Владислав Шурыгин - Русский капитан

— Так точно…, понял. — После небольшой паузы отозвался Никитенко. В голосе его прозвучала обида.

— И не кривись! Позавчера тебе было приказано дойти до универмага и закрепиться. А ты куда попёр? На целый квартал вперёд вылез.

— Так чечи же отходили, товарищ майор! Мы же у них на плечах сидели…

— Ты, кажется, так ничего и не понял! — комбат устало вздохнул. — Третий год офицерские погоны носишь, а мыслишь как пацан «срочник». Что толку в том, что ты у них на плечах сидел, если фланги у тебя открытые? Тебя чему вообще в училище учили-то? Да если бы тебя Иваньков справа не прикрыл, то сегодня бы от твоей роты и воспоминания не осталось. Отсекли бы от батальона и за ночь выжгли бы к едрёной матери! Цена твоего геройства — два двухсотых в батальоне, пятеро раненых и контуженый Иваньков, который три часа чеченов с твоего правого фланга держал. И он ещё обижается…

— Да всё я понял, товарищ майор! Пошуметь, но вперёд не лезть. — Уже виновато и примирительно сказал Никитенко.

— Правильно понял. — Комбат вновь склонился над картой. — «Чечи» при отходе очень любят засады оставлять. Одна часть с шумом отступает, другая в это время за их спиной «мешок» организует. Наши на плечах первых в него и влетают. К утру чечи здесь этот финт могут попробовать провернуть. Знают, что мы будем наступать. А мы попробуем их опредить. Вот здесь… — карандаш вновь уткнулся в карту. — …они могут засаду устроить. Тут три улицы в одну сходятся она делает полупетлю вдоль реки. За спиной у них мост и Сунжа, с их стороны девятиэтажки, с нашей — частный сектор. Напоследок они здесь очень даже могут попытаться нас здесь отодрать, как глухонемых свиней. Но мы ещё посмотрим — кто кого выдерет.

Если они мешок нам готовят, то сами в нём окажутся. Если просто отводят силы, то проверим этот квартал, и бог даст — успеем мост взять. А там, глядишь, перед ним ещё и кого-нибудь прихватим.

Начало выдвижения через два часа. Артиллерия будет работать по запросу…

Радиостанциями не пользоваться. У чечен сканеры. В эфире работаю я один. Отзываться тангентами. Код обычный. И всем приказываю — если встретите жёсткую оборону, то в бой не втягиваться. Отходите на исходные. Значит, баба ваша ошиблась или врёт. Ты, Андрей, вообще придержи её до утра. Найди повод. Пусть посидит у нас. И нам спокойнее будет, да и ей нечего ночью собой рисковать…

…В полночь роты двинулись вперёд. В полной темноте штурмовые группы осторожно сосредоточились у проломов, за которыми недобро чернели развалины домов другой стороны улицы. Ещё днём оттуда бил по нам, блуждающий от окна к окну пулемётный расчёт и огрызался снайпер.

По-прежнему сыпал крупный дождь, и шум его глушил все звуки. Только где-то в городе вяло перестреливались дежурные расчёты, да далеко за городом нестройно ухала артиллерия. Первыми в темноту ушли разведчики. Они серыми тенями скользнули в проломы стен, ведущие в сторону чеченских позиций. Где-то чавкнула под сапогом грязь, глухо стукнул о камень осыпавшийся кирпич, и всё смолкло. Потянулись томительные минуты ожидания. Снегов, в китайском «разгрузнике» и, вылинявшем до песчаной белизны «Горнике», из которого торчал затёртый ворот рыжего верблюжьего свитера, сидел на корточках за полуразрушенной стеной, отделявшей нас от, ставшей линией фронта улицы, то и дело украдкой поглядывал на часы. Хмурился. Время шло, а новостей от разведки всё не было. Что там? Может быть разведчиков заметили и в руинах, темневших на той стороне улицы, их встретили острые как бритвы кинжалы беспощадных злых бородачей и сейчас изрезанные тела разведчиков оплывают кровью где-нибудь в ближайшем подвале. На войне нет ничего хуже тишины и неизвестности. Воображение начинает рисовать самые мрачные картины…

Но вот до слуха донеслось едва различимое чавканье грязи. Я подал знак и все насторожились, ощетинились стволами. Спустя несколько мгновений, из серой сырой хмари вычертился тёмный силуэт человека и тот — час оказался в десятке прицелов. Ещё несколько шагов и в проломе появилось знакомое бледное лицо Шпенёва — солдата второго взвода. Одного из наших нештатных разведчиков. Шпенёва чаще зовут «Дракулой» то ли за необычайно бледную, почти молочную кожу, то ли за его полное презрение к опасности. Парень он совершенно «пробитый». Однажды, рассмотрев в бинокль фирменные кроссовки на ногах убитого на «нейтралке» боевика, он под огнём чеченского пулемётчика пополз их снимать. И снял! Правда, одну кроссовку на обратном пути порвала пуля и она пришла в полную негодность.

Шпенёв несколько раз уже просил его перевести в разведроту, но наш бывший ротный Иваньков все эти просьбы оставлял без ответа, разумно считая, что такой «пробитый» парень нужен самим. В разведку Шпенёв всегда ходит со своим земляком сержантом Ахундовым по кличке «Хунта».

…Шпенёв нашёл глазами Снегова и, подойдя к нему, негромко начал докладывать.

— Товарищ капитан, можно выдвигаться. Чеченов нет. Мы проверили весь дом и прошли ещё вперёд на два дома. Пусто.

— А что так долго? — спросил ротный, вновь посмотрев на часы.

— Да там чечен старый сидел с радиостанцией.

— Где? — тут же напрягся ротный.

— Тут. Перед нами, на втором этаже. За нашими позициями наблюдал. Его видимо оставили наблюдать. Но мы его по сигарете вычислили. Дедок курнуть малёк решил. Обнаружил себя. Вот пока подбирались к нему чуть задержались…

— И что?

— Всё нормально, товарищ капитан. Хунта его ножом снял, тот даже и не пискнул.

— Да вы что?! Совсем охренели? У него же рация. Его же хватятся!.. — в голосе ротного зазвучал металл.

— Никак нет, товарищ капитан. — обиженно протянул Шпенёв. — Всё сделали как надо. Дождались пока он со своими побазарил. Те ему, видимо, сказали сниматься. Мы его подрезали, когда он уже из комнаты на лестницу выходил.

— Точно? — уже спокойнее переспросил ротный?

— Обижаете, товарищ капитан! — осклабился Шпенёв. — Спросите кого угодно — вам скажут. Мы с Хунтой никогда туфту не гоним. Наши сведения хоть в ГРУ отправляй…

— …Ладно! — оборвал его Снегов. — Двинулись! Время дорого. Первая группа — вперёд! Надеждин, как перескочишь улицу тут же рассредоточься и прикрой проход остальных…

К четырём утра после бесконечных перебежек, переползаний, томительного лежания среди руин мы вышли к дому, за которым метрах в ста шумела по камням Сунжа. Ватник уже давно промок насквозь и ледяной дождь, казалось, сыпет прямо по голой спине. Руки от холода превратились в какие-то бесчувственные култышки. Переползая через один из проломов, я наткнулся ладонью на острый край арматуры, торчащей из бетона. Тупая короткая боль почти ни как не отозвалась в сознании, и только когда я почувствовал на коже странное тепло, я посмотрел на ладонь. Из глубокой царапины по пальцам бежала кровь, но боли не было. Только тепло растекающейся крови…