Владимир Рыбин - Забытая высота

— Не пойдет, это ж дизели, — сказал лейтенант, догадавшись, чего хочет Дынник. — Нам авиационный бензин нужен, самолетный, понятно?

Самолетный! Что-то ворохнулось в памяти, кто-то говорил про самолет, совсем недавно говорил… И вспомнил: да Марыська ж! Он шатнулся к ней так стремительно, что девушка испугалась.

— Где самолет?

— Какой?

— Летчик живой? Тот, чей пистолет у тебя. Значит, самолет целый?

— Целый…

— Какой самолет? — в свою очередь, насторожился Меренков.

Марыся покраснела, вынула пистолет.

— Где он?

— Увезли его. Раненый был, совсем раненный…

Лейтенант спрыгнул с танка, схватил девушку за плечо, бесцеремонно повернул к себе, будто не он только что робел перед ней.

— Где самолет, спрашиваю?!

— Далеченько. Километров семь отсюда. Может, с гаком.

— С гаком, — эхом повторил лейтенант. И покачал головой, добавил с безнадежностью: — Если несбитый сел, значит, горючее кончилось.

— Раненый летчик-то, раненый! — заорал Дынник, удивляясь тому, что лейтенант никак не хочет понять такое простое и ясное. Он-то сразу уверовал, что только так, а не иначе все и было: ранило летчика, и он посадил машину, которая и посейчас стоит там с баками, полными превосходного авиационного бензина.

— Ты самолет видела?

— Нет, я только пистолет у мальчишек отняла.

— Но кто-то видел?! Что он — сгорел, перевернулся?..

— Сказывали: целый стоит.

— На шасси?

— Откуда шоссе у нас? Дорога там обыкновенная.

— На колесах стоит? — рассердился лейтенант.

— На колесах, сказывали.

Знакомый посвист хлестнул воздух над головой, и пуля с жалобным подвыванием срикошетировала от бруствера. Лишь затем до слуха донеслось татаканье далекой пулеметной очереди. Лейтенант пригнул Марысе голову, почти обнял ее, но не отпустил, так и стоял, выглядывая, откуда стреляют. И увидел частое мельтешение фигур на пшеничном поле.

— По места-ам! — закричал он и, толкнув Марысю под корму танка, нырнул в люк.

И Дынник тоже присел в неглубоком танковом окопе, не зная, что теперь делать — бежать в свою ячейку или оставаться. Но снова загрохали по высоте разрывы, и маетный вопрос этот отпал сам собой. И перевязанный танкист тоже сидел тут, безвольно уронив перебитые руки.

Дынник считал разрывы и каждый раз замирал, ожидая, когда рванет еще. Артобстрел скоро прекратился, но тут застучал танковый пулемет. Казалось, весь танк, от башни до гусениц, гудел как колокол. В промежутки между всплесками этого гуда расслышал Дынник редкие хлопки винтовок и опять замаялся: бойцы отстреливаются, а он сидит тут, прячется, как дезертир.

Атаку отбили раньше, чем он собрался бежать в свою ячейку. И снова повисла тишина, снова выглянул лейтенант, сполз по броне в окоп.

— Надо найти этот самолет, — сказал, ни на кого не глядя.

Марыся сразу вскочила, будто вопрос относился к ней одной.

— Мальчишки говорили: он за логом, у болота.

— Крикни сержанта, — повернулся лейтенант к Дыннику. — Пусть кого-нибудь выделит.

— Я пойду, — решительно сказал Дынник.

— Заплутаете один-то, я покажу. — Марыся вскинула руки и начала укладывать косу, словно это было самое главное при сборах в дорогу.

— Небось не заплутаю, — поспешил отговорить ее Дынник. Конечно, с Марыськой было бы надежней, но Он боялся, что лейтенант не пустит ее с ним. Вон как взъедался еще утром.

Но теперь в Меренкове уже не кипело утреннее, он тоскливо думал о том, что ее придется-таки послать лучше всего именно с Дынником, поскольку никто, как он, не рвется добыть этот бензин, чтобы поскорей выставить танк с высоты, чтобы не было тут боя, чтобы уцелело в неприкосновенности все, что лежит в этой земле. Умрет, а разыщет самолет.

— Ведро возьми, — сказал он. — Краник-то знаешь где, если что? Как бензин наливать будешь? Под крыльями гляди, под крыльями…

Поколебавшись, он подозвал Дынника, что-то нашептал ему и отвернулся, чтобы не смотреть, как они будут уходить. Он думал о том, что если судьба, так неожиданно поманившая избавлением, не обманет, то ведра бензина будет довольно, чтобы вырваться к самолету на танке и заправиться как следует. А потом уж… Что будет потом, он и сам не знал: затаится ли в новой засаде или на скорости попробует прорваться к фронту. Последнее было почти нереально. Фронт откатился далеко — совсем не слыхать, — а долго гулять по тылам немцы не дадут, подловят. Впрочем, всегда останется та же возможность: взорвать танк и уйти в лес. О Марысе он старался не думать совсем.

А Марыся все оглядывалась, не понимая, что такое сделалось с лейтенантом: не простился, даже не помахал рукой. Потом рассердилась и так припустила, что Дыиник сразу отстал. Длинный штык винтовки, висевшей на ремне, цеплялся за ветки, и винтовку ему пришлось взять в руку. В другой руке было ведро, он выставлял ведро вперед, отводя ветки, но они все равно то и дело били по лицу.

Вздохнул облегченно, когда перелесок кончился, почти бегом догнал Марысю.

— Ну, девка, совсем загоняла. Места, что ли, хорошо знаешь?

— Коровы тут паслись, лошади.

Она ответила сердито, отрывисто.

— Послушай, все хочу спросить. Родителей у тебя нету, что ли?

— Почему нету?

— Ушла, никому не сказала.

Марыся промолчала, и он понял: коснулся запретного. То ли их и в самом деле нет в живых, то ли живут вразброд, как повелось последнее время, то ли еще что.

Долго после этого шел молчком. Потом догадался, чем успокоить.

— Ты на лейтенанта не сердись…

— Больно надо, — перебила Марыся, и эта ее горячность ясней ясного сказала: надо, да еще как больно.

— Не сердись. Он хороший, только молодой.

— Это плохо? — Она приостановилась, с усмешкой взглянула на него.

— Ты давай иди. Разговоры разговорами..

Позади за лесом загрохотало, и они оба остановились, прислушиваясь. Но тут же Дынник спохватился, подтолкнул Марысю.

— Спешить надо.

И снова замолчал. Она взглядывала на него вопросительно, но он решил не говорить больше ничего, не отвлекать пустыми разговорами. Да и смотреть надо было по сторонам, внимательно смотреть, запоминать дорогу. Пот скатывался из-под повязки, заливал глаза, саднило ухо, и все усиливалось гудение в голове, ни на миг не утихавшее после того взрыва.

Самолет нашли скоро. Видно, Марыся и впрямь знала тут каждый куст, если вывела, не плутая. Это был «ишачок», как его ласково звали в войсках, короткохвостый, короткокрылый, тупоносый. Он стоял целехонький, только развернуло его напоследок поперек узкой грунтовой дороги, ровно рассекавшей поле, уткнуло винтом в кусты.

Дынник, радостный, обежал самолет кругом, похлопывая, поглаживая по крыльям, по фюзеляжу. Никогда он не видел самолетов вблизи, и вот привелось так, что не только все можно трогать, но хоть садись и лети. Вдруг подумалось: самолет этот верняком придется сжечь, чтобы не оставлять врагу, и очарование, какое заставляло его еще мальчишкой задыхаться, глядя в небо, вмиг пропало. Он нырнул под крыло, потом под другое, долго искал и там и тут — никакого краника не было. И затосковал: есть бензин, но как его налить?