Ариадна Делианич - Вольфсберг-373

Машина медленно двинулась по главной аллее, пересекла «Адольф Гитлер Платц» и пошла к бункеру, перед которым уже стояли часовые.

Осужденных на смерть генералов поместили в этой маленькой лагерной тюрьмишке, из которой срочно были выставлены все дисциплинарные заключенные.

Мы вернулись в мастерскую. Все праздничное настроение потухло. Опустив голову на стол, по-детски всхлипывая, плакал молоденький поручик Зеефранц. В углу собрались солдаты и тихо запели песню о солдатской смерти.

К нам вошел Джок Торбетт. Он шмыгнул посиневшим от мороза громадным носом и на своем немецко-английском волапюке, не обращаясь ни к кому лично, как бы говоря сам с собой, сказал:

— Это «никс гуд». Стыдно! Какой же это «Кристмасс»? Разве это «кригефербрекер»? Генералы! Они — солдаты! Такие же, как и я. Они исполняли свой долг, как я исполняю свой. Ферстекен? Понимтете? Мне стыдно… а Кеннеди — свайн!

Мы все посмотрели на малюсенькую елочку и ясли…

— Джок! Сержант Торбетт, пожалуйста! Вы же заведуете бункером. Джок, отнесите эту маленькую елочку генералам. Пусть и у них будет «Кристмасс», может быть, в последнее Рождество в их жизни!

Милый Джок отвернулся. Видно было, что он трудно и тяжело думал. А мы в это время быстро завернули, как фунтик, листом бумаги нашу елочку, кто-то совал последние папиросы, кто-то пару теплых носков, чья-то рука положила шоколадку. Буби Зеефранц, стыдливо вытерев детские слезы, все еще всхлипывая, протянул свою Вифлеемскую пещеру и сказал: — Вот, я прилепил одного из волхвов, а два других… сами к нам пришли…

Однорукий капитан Гартманн написал поздравление двум осужденным на смерть. Мы быстро, один за другим, подписывались. Джок в полглаза следил за нами и, наконец, сказал: — Оллрайт, дамн ю олл! Я не могу сказать «нет». Я — не ФСС. У меня нет ненависти. Я такой же солдат, как и эти генералы. Я отнесу ваши подарки — пусть меня самого садят в «калабуш»!

На Джоке была его дождевая пелерина. Как когда-то наше мясо, Джок забрал елочку, тихо позванивавшую самодельными украшениями, пачку свечек, наши преподношения и исчез. В дверях он застыл на секунду и, сделав «страшное лицо», буркнул: — Никс спрекен! Никому не говорите!

В 8 часов вечера к нам пришел «Мефисто». Его посещение было официальным. По приказанию капитана Марша, он забрал елку и подарки для «Специального Загона». Через час началась церемония в лагере. Как и на первое Рождество, заключенные вышли из бараков, столпились у оград и пели рождественские песни и хоралы. Мы тоже вышли и слушали. На душе было смутно, тяжело… Из «С. П.» доносился молодой, звонкий голос черногорца-четника, Душана Р., певшего с сербским акцентом «Рождество Твое, Христе Боже наш»… Его пение нестройно поддержали другие голоса.

Это было не наше, а инославное Рождество, не мое, не майора Г. Г., не Манечки И., не четника Душана, но мы его чувствовали так же, как и пять тысяч заключенных лагеря Вольфсберг — 373, как его почувствовал наш друг, маленький сержант Джок Торбетт, фермер из Шотландии.

К десяти часам вечера нас развели по баракам. В английском «дворе» раздавались крики, пение, стрельба из ружей. Там веселились солдаты и их «дамы», привезенные из окрестных сел и города Вольфсберга. В этот вечер не тушили света, не кричали с сторожевых вышек «Лайт аут!».

Меня ожидали подруги. На столе стоял сладкий и, по случаю праздника, затравленный молоком чай. Из посылок Гретл Мак и Бэби Лефлер, которые мы берегли для Рождества, были разложены немного подсохшие «штруцели» с орехами и ма…<���…> [3] В скане книги отсутствует стр.310–311 (автор fb2)

<���…> [4] В скане книги отсутствует стр.312 (автор fb2) (авст)рийские, времен Франца Иосифа, полицейских формах. Им были переданы списки заключенных по баракам, блокам, комнатам и по именам. Начали с самых малочисленных, с женщин. Нас водили по-комнатно. Наша была шестой по очереди, и мы уже знали, что с полицейскими можно разговаривать, что они не рявкают, не бранятся, и отношение их более чем человеческое.

За несколько дней до приезда комиссии, у нас произошел очередной лагерный скандал.

ФСС привез в лагерь картину, которая показывалась во всем мире и называлась «Мельница смерти».

Этот фильм состоял из множества отрывков, демонстрировавших ужасы нацизма, главным образом, снятых в первые послевоенные дни, когда были открыты все «кацеты», и когда союзнические части встречались с живыми мертвецами, до состояния скелетов исхудавшими заключенными, которые уже больше не могли двигаться; находили бесчисленные братские могилы, открывали «фергасунг камеры» — газовые камеры смерти, и крематории, в которых сжигались бесчисленные же тела умученных и умерших.

В этой картине раскрывались жуткие сцены из лагерей Белзена, Дахау, Маутхаузена, Ораниенбурга и других.

ФСС издал приказ, чтобы все заключенные, без исключения, посетили кино-сеансы в нашем театре, и даже серьезно больных должны были принести из лазарета на носилках на эти демонстрации.

Фильм был ужасный. Я верю, что многие, сидевшие в Вольфсберге, наивные маленькие мужчины и женщины, понятия не имели о том, что происходило в концлагерях, в этих «мельницах смерти». Содержание этой картины было достаточно потрясающим и не нуждалось в добавлениях, а еще менее в подтасовке фактов или в бутафории. К сожалению, те, кто монтировал и собирал материал, не были удовлетворены правдой и хотели ее усугубить. Простым глазом можно было различить, где были сняты люди, истощенные до неузнаваемости, до потери человеческого образа, где были настоящие трупы, а где дело шло о грубо сделанных куклах или фигурах из белого гипса.

Сеанс за сеансом, люди, выходя из театрального барака, делились впечатлениями и спрашивали друг друга, зачем эта бутафория? Самым же драматическим моментом было посещение очередной демонстрации одним из кинооператоров немецкого генерального штаба, который снимал раскопки в Катынском лесу.

Когда перед его глазами замелькали знакомые картины, те, что он сам снимал, а объяснявший содержание картины штабс-сержант ФСС А. Блау объявил: «смотрите, вот эсэсовские свиньи, под наблюдением международной комиссии, откапывают бесчисленные тела в окрестностях Белзена», — этот человек, сам напоминавший своей худобой одного из изможденных «кацетчиков» нацизма, встал и крикнул: — Это ложь! Это Катынь! Это — зверство коммунистов, а тела — польских офицеров. «Эсэсовские свиньи» — не военнопленные, а чины немецкой армии. Они под оружием! Зачем вы лжете, мистер Блау? Вам не достаточно правды? Чем вы лучше пропагандистов Гитлера?

Поднялся шум. Люди повскакали с мест. Многие стали демонстративно уходить. Киперы заметались по всему помещению, стараясь закрыть дверь и призвать к дисциплине. Чины ФСС выскочили и побежали к своему бараку. Демонстрация фильма была прервана.