Б. Раевский - Орлята

«Я иду, Женя, подружка моя. Иду мстить!» Партизаны пошли в атаку, и вместе с ними пошла бесстрашная маленькая партизанка Юта Бондаровская. Вражеская пуля настигла ее на краю леса, когда же была добыта победа в бою. Юта упала в снег и замерла с карабином в руках, лицом к врагу, будто все еще шла в атаку.

В жаркий воскресный день я сидел на берегу Финского залива. Это, пожалуй, было единственное место на побережье, где по воскресеньям не раздавались гулкие удары по мячу и не слышался визг ребятишек.

Здесь было тихо. От берега до самого шоссе тянулось тенистое кладбище, и люди берегли торжественный покой этого места. Только жадные чайки с пронзительным писком носились над водой.

Автобус в город уходил через сорок минут, можно было не торопиться, и я решил побродить по кладбищу.

Одна из кладбищенских тропинок привела меня к зеленой, свежеокрашенной решетке.

На обелиске я увидел надпись:

ГЕОРГИЙ ФЕДОРОВИЧ АНТОНЕНКО

Род. 21 VIII 1927 г. — Погиб 5 X 1941 г.

Разведчик Отечественной войны

Буйно цветущая черемуха росла у самой могилы, оберегая ее от ветров и ливней. С прикрепленного к обелиску портрета на меня пристально смотрели ясные мальчишеские глаза.

«Ребенок, совсем еще ребенок! — горько подумал я. — Проклятая война!»

Шаги за спиной прервали мои невеселые мысли. Я оглянулся. У решетки стоял какой-то человек. На широкие плечи незнакомца был накинут морской китель. Он молча прошел внутрь ограды, точно не замечая меня, сел на узенькую скамейку и облокотился на врытый в землю столик.

Я понимал, что мне надо уйти, что я здесь лишний, но, сам не знаю почему, сказал:

— Ужасно!.. Мальчик... Погиб, не успев начать жить, ничего не успев сделать...

Незнакомец поднял голову, и тогда я заметил на его смуглой щеке глубокий рубец.

— «Ничего не успев сделать...» — повторил он мою фразу. — Где вы были во время войны? — неожиданно спросил он.

— В Ленинграде. А что?

— Вы помните, как фрицы в сорок первом обстреливали наш город?

— Еще бы! Сколько раз валялся под обстрелом! Можно сказать, чудом жив остался...

— А может быть, и не чудом, — тихо проговорил моряк. — Вы не допускаете такой странной мысли... вдруг вы своей жизнью обязаны совсем неизвестному вам мальчику?

— Не понимаю...

— Понять нелегко...

Моряк невесело улыбнулся, вздохнул и молчаливым жестом указал мне на место рядом с собой.

— Огородников моя фамилия, — сказал он сипло, — Петр Сергеевич Огородников. Капитан-лейтенант в отставке...

Я понял, что услышу рассказ о мальчике. И не ошибся. В этот час я действительно узнал о подвиге петергофского пионера Георгия Антоненко.

Война застала Огородникова на флоте старшиной первой статьи. Однако воевать ему на море долго не пришлось. В конце июля его списали в морскую пехоту и назначили вскорости командиром полковой разведгруппы.

Это были черные дни. Немцы жали со всех сторон, и в августе докатился полк Огородникова от Пскова до Петергофа. Здесь, в штабе полка, он впервые увидел Жору Антоненко. Мальчик держал в руке исписанный карандашом листок из ученической тетради.

Командир полка, измотанный боями, даже не стал читать его заявление.

— Война не пионерский парад, — сказал он зло. — Нам нужны солдаты, а не юные барабанщики!

Расстроенный школьник вышел из штаба. Смеркалось, и он не представлял, куда ему теперь деться. Мать в Ораниенбауме; в Петергофе, где был их дом, немцы. Идти в Ораниенбаум Жора боялся. Он знал: оттуда эвакуируют всех подростков. А уж из тыла, конечно, не было никакой возможности попасть в действующую армию.

После недолгого раздумья Жора решил заночевать в лесной сторожке, чтобы утром снова попытать счастья в другой воинской части.

Едва он углубился в лес, как встретил знакомую бабку — тетю Улю. Она работала в Петергофе, в заводском общежитии. Ее знал весь Петергоф. Потому что она была единственным неграмотным человеком на весь городок. Когда ее уговаривали научиться хотя бы читать, старушка только посмеивалась. Посмеивалась и приговаривала:

— Я и без грамоты, родненькие, неплохо живу. Зарплату мне платят, как грамотной. Дай бог здоровья Советской власти!

Это у нее присказка была такая: «Дай бог здоровья Советской власти!»

Встретив ее в лесу, мальчик не удивился. За последние дни все так изменилось, что никто ничему не удивлялся. Оказалось, что старушка бежала из Петергофа и сейчас пробирается в Ораниенбаум.

— Заблудились вы, тетя Уля, — сказал Жора. — Вам в другую сторону.

Он объяснил ей, как пройти на Ораниенбаум менее опасной дорогой. Старушка долго благодарила его, называла себя темной неграмотной дурой, ругала немцев.

— А ты что здесь делаешь, в лесу-то? — спросила она.

Мальчик решил не открывать свое убежище и сказал, что на опушке, в километре отсюда, у него назначена встреча с дружком — Лешкой Зайцевым. Они решили вдвоем пробираться в Ленинград.

— Счастливо тебе, родненький! — Старушка утерла кончиком головного платка слезу и, сгорбившись, побрела по тропинке.

Когда Жора добрался до сторожки, уже стемнело. Он расстелил в углу свое пальтишко и улегся. Где-то поблизости немцы вели минометный огонь, из Кронштадта била наша тяжелая артиллерия, в звездном небе гудел самолет и рвались огненными брызгами зенитки. Он ворочался с боку на бок, но сна не было. Тогда он накинул пальто и вышел из сторожки. И в этот момент в небе повисла осветительная ракета. В мертвенном тревожном свете он увидел совсем близко какую-то фигуру. Но он уже знал, как обманчиво все выглядит при зловещем свете застывшей в небе ракеты. Это мог быть человек, но мог быть и обыкновенный куст...

Где-то на шоссе грохнул снаряд, и одновременно со взрывом погасла ракета. Все погрузилось в непробиваемую темь.

Человек или куст? Свой или враг?

Жора бросился на землю, отполз в сторону и выкрикнул:

— Кто такой? Стрелять буду!

— Свои, свои, батюшка, не стреляй! Заблудилась я...

— Тетя Уля? Это вы? — Жора вскочил с земли.

— Я, родненький, я, — забормотала старушка. — А ты откуда меня знаешь?

— Я вас по голосу узнал. Это опять я, Жора Антоненко. Идите сюда. Здесь можно переночевать.

В сторожке тетя Уля рассказала, как по дороге в Ораниенбаум она сбилась с пути и снова попала в тот же лес.

— Надо же! Второй раз встретились! Я думала, ты уже к Питеру шагаешь, а ты эва где...

— Лешка не пришел, а мы условились вместе, — выкручивался Жора.

Перед тем как уснуть, тетя Уля долго ругала фашистов:

— Глаза им надо повыкалывать, иродам! На кусочки мелкие резать!.. Ножами тупыми!..

Наконец она затихла и уснула. А Жора никак не мог забыться. Он все думал, как сделать, чтобы его зачислили в армию. «Дорогой товарищ Буденный, — сочинял он, лежа на полу. — Мой отец был старшим лейтенантом. Он был тоже кавалерист. Он пал смертью храбрых в боях с белофиннами...»