Вадим Полищук - Зенитчик-2

— А ты зачем?

— Затем же, зачем и вы. Должен же вам кто-то патроны подносить.

С этой позиции подбитый «артштурм» был хорошо виден. Внешне машина не имела никаких повреждений, люки были закрыты, но с первого взгляда было понятно, что машина мертвая. И машина, и экипаж. Я взял пустую обойму, вытащил из ящика черноголовый патрон и занялся делом.

Тем временем артобстрел хутора прекратился, выпустив десятка два снарядов, немецкая артиллерия замолчала. За танкистов я не волновался, их танку страшно только прямое попадание или совсем уже близкое накрытие, а вероятность такого случая при этой плотности огня нулевая. Хотя всякое бывает.

— К бою! — скомандовал Илизаров, и расчет занял свои места.

Пауза затягивалась.

— Чего-то фрицы время тянут. Глянь за угол, — обратился он ко мне, — когда пойдут — предупредишь. И смотри, вдруг пехота по оврагу подберется.

Я хотел взять винтовку, но Илизаров протянул мне свой ППШ. От угла в овраг вел довольно крутой спуск, натоптанный хуторянами, добиравшимися сюда пешком. После вчерашней оттепели его прихватило морозцем. Я уже собирался выглянуть за угол…

— Граната!!!

Инстинкт бросил меня на землю, и я, не удержавшись на краю спуска, съехал на дно оврага. Граната рванула в тот момент, когда я достиг нижней точки. Бах! Подхватившись, я рванул наверх. А там уже зачастил ППШ Денисова, застучали винтовки. Я уже достиг половины склона как… Бах! Бах! Еще две гранаты. Не удержавшись, я съехал на животе обратно. Наверху стало тихо. Неужели все? Стараясь не шуметь, я медленно взвел затвор ППШ и взял на прицел край склона — первого, кто высунется, срежу, и будь, что будет. В плен попасть я не боялся — озверевшие после Сталинграда фрицы, что из СС, что из Вермахта, в этих боях в плен никого не брали.

Сверху дважды коротко простучал МП и бухнула винтовка. Раненых добивают или просто страхуются. Подумав, я сдвинулся правее под крутой склон.

— Гыр-гыр-гыр-быр.

Пш-ш-шш, пш-ш-ш-ш, — ушли в небо две зеленые ракеты. Похоже, это и было сигналом к началу атаки — шум нескольких моторов я услышал довольно отчетливо. Наша возня у сарая не осталась незамеченной, и прежде, чем переть в лоб, фрицы решили подстраховаться с фланга. Умные, сволочи!

— Быр-гыр-гыр-быр.

И у сарая все стихло. Неужели ушли? Поставив автомат на предохранитель, я начал осторожно ползти вверх по склону. Через минуту я получил возможность выглянуть из оврага. Илизаров так и остался сидеть в кресле второго номера, остальных не видно, остались с другой стороны орудия. А немцы? Вот они! Семеро. Пригибаясь, крадутся к хутору. У одного пулемет, остальные с винтовками. Нет, вон у среднего МП в руках, со спины плохо видно, еще у одного винтовка за спиной, а в руках, похоже, автомат Денисова. На всех почти такие же белые анораки, как и на мне, только у меня штаны черные, ватные, а у них такие же белые, как и блузы.

Стрелять из такого неустойчивого положения я не рискнул, отдача могла сбросить обратно на дно. Подполз к орудию, пристроился за колесом, снял ППШ с предохранителя, перекинул целик на двести метров и взял на прицел пулеметчика, решил, что он самый опасный. Немцы уже прошли еще полсотни метров, опасности сзади они не ждали, ведь здесь они все подчистили. Палец лег на спуск, и тут меня как молнией пронзило. Танкисты! Они ведь ничего не знают и будут ждать нашего огня. Подпустят фрицев слишком близко и… Что делать? Что делать? Голова была ясная, и мысли летели, обгоняя друг друга, но решения не находилось — одному из пушки не выстрелить.

Идиот! Неужели все так просто! Подползаю к ногам Илизарова. Так и есть, Денисов и заряжающий лежат около орудия. Труп заряжающего сильно обезображен — попал под разрыв гранаты, снег вокруг покраснел. Его карабином и моей винтовкой фрицы побрезговали, только сняли затворы. А орудие не тронули — зачем трофей портить? Прикрываясь орудием, я и стащил сержанта с сиденья. Труп еще не успел окоченеть. Еще пять минут назад он был живым, все они были живы, а сейчас остался только я. Нащупал в кармане индпакет, рванул зубами упаковку и начал бинтом приматывать педаль к платформе. Пружина у педали тугая, получается не сразу. Так, теперь магазин. Первая обойма вставлена, но патрон не дослан. А фрицы уже скрылись за домами.

Поворачиваю рукоятку первого заряжания и вставляю в магазин вторую обойму бронебойных. Теперь проверить установки прицела. Дальность — шестьсот, скорость — пять, курсовой угол — девяносто. Так и есть, мужики выставили их заранее.

А вот и «артштурмы». Одна, две…, пять. Теперь надо действовать быстро. Плюхаюсь в кресло Илизарова и подвожу прицел под гусеницы ближайшей самоходки. До нее метров четыреста. Нет, пожалуй, четыреста пятьдесят. На корме «артштурма» привязаны какие-то ящики. Теперь обратно на правую сторону, в кресло первого номера. Навожу прицел на передний срез силуэта. Черт! То ли пушка стоит криво, то ли местность снижается — прицел задирается. Однако исправлять наводку уже поздно. Дожидаюсь, пока прицел окажется на середине силуэта, и сам себе командую.

— Огонь!

Г-г-гах! Попал! Две характерных вспышки трассеров явно указывают на это. Хоть и первый раз стреляю, но при таком темпе стрельбы трехпатронную очередь мне удается отсечь без труда. Перевожу прицел чуть левее. Г-г-гах! Выше! А меня заметили — самоходка начинает поворачивать в мою сторону. Про танк они, конечно, помнят, но, когда тебе в борт лупят бронебойными, рефлекс заставляет повернуться к опасности наиболее защищенной стороной. Навожу орудие на следующую. Здесь прицел оказывается заниженным. Плевать! Г-г-гах! Есть попадание! Вспышка трассера возникает в кормовой части, и самоходка, споткнувшись, замирает. Все, десятый снаряд остался на линии досылания, но пока в магазине не окажется следующая обойма выстрела не будет.

Ко мне вернулся страх. Зенитный визир — это не прицел прямой наводки. У него отсутствует увеличение, зато он имеет широкое поле зрения, чтобы наводчики не теряли из вида скоростную и маневренную воздушную цель, и быстро переносили огонь с одной цели на другую. А еще визир делает изображение четче и как бы рельефнее. Вот я и увидел впервые то, о чем рассказывал пацанам-призывникам в вагоне — направленный на меня круглый ствол пушки. С четырехсот метров увидел. Четко и рельефно.

В следующее мгновение «артштурм» дергается и полсекунды спустя взрывается — сдетонировал боезапас. Танкисты! Секунду спустя до меня докатывается грохот взрыва. Однако уничтоженная самоходка не единственная, кто обратил на меня внимание. Все, хватит испытывать судьбу! Целую секунду я потратил на то, чтобы прихватить из-под колеса ППШ, и эта секунда чуть не стоила мне жизни. Едва успеваю «рыбкой» уйти по обледеневшему спуску, как сзади гремит взрыв. Чувствую сильный удар в правое бедро, тут же глохну, а скатившись вниз, чувствую, как по ноге потекло что-то липкое и горячее. До кучи приходит мысль, что ППШ я на предохранитель не поставил, а затвор-то был взведен.