Владимир Тюрин - Слушать в отсеках

— Чего повезем-то, старшина? Селедку?

— Чего же еще. Не торпеды, конечно.

— Кому-то и этим заниматься надо, — сказал Горев. И вдруг обозлился: — Ты небось раньше-то жевал и не думал, что для тебя харчишки кто-то должен таскать? Теперь и ты потаскай!

Осенью на севере темнеет рано и неожиданно быстро: прозрачные сумерки как-то сразу поднимаются из воды, падают сверху, охватывают все вокруг синевой и зажигают разноцветные огни буев и створных знаков. К Туне-губе пришли уже в потемках. В правление колхоза отправился Горев: он был здесь своим человеком.

Председатель, плотный, лысый и с хитрющими глазами, яростно крутил ручку телефона:

— Девушка! Алле, девушка! Девушка! Город мне! Го-род! Прости меня грешного, техника, мать ее за ногу!

Он был в резиновой куртке и в высоченных сапогах — видно, прямо с лова. Кивнул Гореву и повернулся к молодой женщине, примостившейся на краешке стула у окна. Казалось, она чего-то ждет и вот-вот вскочит и побежит куда-то, куда скажет председатель.

— Что же делать, Николай Никодимович?

— А я знаю? Только не реви, что-нибудь спроворим.

Горев положил накладную на стол. Председатель, не глядя, подмахнул ее, потянулся было к телефону и вдруг прищурился на Горева.

— Погоди-ка, погоди, Саш… Сколько отсюда до вас ходу, ежели южной протокой идти? Минут тридцать? Ага… А ежели врача из города вызвать, то он не ране как через два часа будет. Как у тебя новый старшой, ничего мужик?

Горев пожал плечами.

— Схватило, понимаешь, у нас здесь одного. Часа уж два мается — аппендицит, похоже. И ровно не в цвет попал: докторшу в город я отпустил. Может, захватите его? У вас же там госпиталь. В долгу не останусь, Саш.

— Да я что, Никодимыч, я не хозяин. Иди к моему начальству…

Рыбака положили в кубрике. Парень оказался терпеливый: потел тяжелым больным потом, но молчал. Лишь иногда покряхтывал или поскрипывал зубами. Когда катер отошел от поселка и развернулся на выход, Горев протиснулся в рубку к Мартынову. Внизу в кубрике чуть слышен был негромкий голос женщины: видать, успокаивала мужа.

— Что будем делать, старшина? Вокруг Ольгина острова, груженные, мы прокрутимся часа два. Помрет, чего доброго, наш. — Он кивнул под ноги, на люк в кубрик. — Через южную протоку я ходил один раз. Но в прилив, и негруженый. Прошли. А сейчас хрен ее знает. Может, рискнем?

— Рискнем… Ты рискнешь, а мне башку отвинтят. — Мартынов говорил, а катер почему-то начал медленно разворачиваться к южной протоке. — А с другой стороны, умрет человек — всю жизнь совесть будет мучить. Э, была не была, попробуем.

Еще задолго до буев мигалок, поставленных над камнями, сбавили ход до самого малого.

— Возьми поближе к острову, старшина. По-моему, мы где-то там проходили.

Катер покатился вправо, прошел рядом с подмигивающим буйком. Мартынов поставил ручку машинного телеграфа на «Стоп», и сразу же оглушила тишина. Черная, тревожная. Из нее на катер начала наваливаться высокая глыба Ольгиного острова. Мартынов переложил руль, и катер, еле слышно шелестя водой, вынырнул из-под глыбы. И Мартынов, и Горев стояли, вытянув шеи, плотно, широко расставив ноги. И все же толчок был неожиданным. Раздался глухой стук, катер дернулся и накренился на левый борт. Мартынов схватился за ручку телеграфа, но его остановил Горев:

— Погоди, кажись, проскочили. Дай маленький толчок.

Мотор заревел и тут же смолк. Звонко затенькала вдоль бортов вода. Первая мигалка осталась позади. Почти из-под ног Мартынова из кубрика выглянула женщина:

— Ну как, ребята? Не скоро еще?

Горев присел на корточки:

— Теперь скоро — одни булыжники переползли. Еще одни переползем — и дома. Как он-то?

— Все так же, плохо.

— Идите к нему. Все будет в порядке.

Катер безмолвно подкрадывался ко второй мигалке. Мартынов дернул ручку телеграфа, и вновь взревел мотор, но тут же смолк, и вновь за бортом, затенькав, побежала вода.

Случилось это, когда они прошли уже и вторую мигалку и когда Мартынов раскрыл было рот, чтобы произнести что-то вроде «пронесло» или «слава богу», он еще не успел подумать, что скажет. Под катером вдруг что-то мягко зашуршало, потом пронзительно заскребло, катер начал задирать нос, будто собрался лезть на гору, и замер на месте. Стало слышно, как поползли к корме бочки с селедкой.

— Малый назад!

Мотор натужно загудел.

— Право руля… Лево руля… Право руля… Лево руля… А, черт!

— Средний назад!

— Полный назад!

Катер затрясся под надрывное завывание мотора, но не двинулся с места.

— Стоп мотор. Втюрились, чтоб тебе!

Из кубрика показалась женщина. Она все слышала. Взгляд ее, ждущий и умоляющий, перескакивал с одного на другого.

— Что же делать? Что делать? Может, лучше было тем путем идти? Длинным?

Горев не выдержал. Перегнувшись над люком, он заорал:

— А тебе чего здесь надо? Ну-ка, жми к мужику своему! Без тебя тоски во сколько! Что делать?.. Что делать?.. Сами знаем, где надо и где не надо было идти.

Мартынов достал папиросы. Горев, никогда раньше не куривший, тоже потянулся к пачке. Приоткрыв дверь, в рубку всунул голову Володька-моторист, мальчишка мальчишкой в свои девятнадцать лет. Он посмотрел на хмурые, тоскливые лица Мартынова и Горева, хотел что-то сказать, но раздумал. Боялся, что опять не примут его всерьез. Это часто случалось.

— Да… — Горев покачал головой. — Втравил я тебя, старшина, в историю.

— При чем здесь ты? Я и сам вкруголя не пошел бы. Человек-то вот-вот концы отдаст.

Володька сурово сдвинул брови и решился:

— Товарищ старшина, в Москве я «моржом» был — зимой в проруби купался. Я раньше об этом не говорил. Боялся, смеяться ребята будут. Разрешите, я переплыву на берег и добегу до базы? Вызову катер. А?

Мартынов посмотрел на Володьку и невольно улыбнулся: у того был такой вид — вот-вот нырнет, даже не разденется.

— Хороший ты парень, Володька, но ничего не получится. До берега ты доплывешь, а на скалы в потемках не заберешься. Если даже и заберешься, то до базы по сопкам только к утру дойдешь. К тому времени нас уже прилив с камней снимет, да и… — Он кивнул головой на кубрик и сложил руки крестом.

— Что же, так и будем загорать до прилива?

— Нет, зачем же. Слушай-ка, Саш.

Горев удивленно посмотрел на старшину — Мартынов впервые назвал его по имени.

— А что, если разгрузиться?

— Куда?

— Как куда? На камни. Глубина сейчас здесь метра полтора. Отвезем больного и вернемся за селедкой. Что с ней станется?

Горев поежился. Он знал, что за вода здесь: пару раз оказывался за бортом по неосторожности. Он посмотрел в кубрик — не слушает ли их женщина — и негромко забористо выругался.

— Теперь вот мыкайся с ним. Ведь до прилива может и не дожить. И другого ничего не придумаешь. Володь, ну-ка давай обследуй дно. Ты же у нас «морж». Тебе это запросто.