Илья Туричин - Сердце солдата

— Почему? — спросил Отто.

— Нет-нет… Я — военный врач и не могу получать плату за лечение… э-э-э… неприятеля. Объясните это герру комиссару.

Отто перевел. Комиссар засмеялся.

— И добавьте, — сказал Краммер, — что, если я понадоблюсь в другой раз, пусть со мной свяжутся более… цивилизованным способом.

Краммер вернул комиссару сверток, козырнул и, не оборачиваясь, пошел вперед.

Петрусь и Отто последовали за ним. Потом Петрусь обогнал Краммера.

Некоторое время шли молча. Только мягкое поскрипывание снега под ногами да легкие шорохи ветра нарушали лесную тишину.

Потом Краммер спросил у идущего по пятам Отто:

— Вы перешли к партизанам?

— Нет. Я пленный.

— Пленный?.. Зачем же вы ввязались в эту историю с моим похищением?

— Тот раненый… взял меня в плен, когда я был болен. Очень болен. Он мог меня убить.

— Ну и что ж?

— Как видите, я жив. Только вышел из игры.

— Послушайте, как вас?

— Отто.

— Послушайте, Отто, вы же немец. Неужели вам не хочется к своим?

— Нет.

— Совсем?

— Как вам сказать. Я много думаю. Многое начинаю понимать. Я люблю свою страну, свой дом, свой маленький, но дорогой мне мир… Это трудно объяснить…

Они снова пошли молча. И снова Краммер нарушил тишину:

— Послушайте, Отто, ведь вы предатель!..

— Не надо громких слов.

— Давайте-ка лучше стукнем этого парня по башке… Нас двое — он один.

— Зачем? — Отто сердито посмотрел на затылок доктора. — Убить еще одного… Что это изменит?

Краммер не сдавался. Веселые озорные огоньки вспыхивали у него в глазах. Но Отто не видел их.

— Вы не верите в победу?

— А вы?.. — спросил Отто.

— Как вам сказать…

— Я скажу. Мы ее уже проиграли, эту дурацкую войну. И сейчас важно только одно: если в нас, в немцах, осталось хоть что-то человеческое — культура, мораль, совесть, — сумеем ли мы начать жизнь заново? Очень трудно начать жизнь заново… Но придется.

— Вы имеете в виду новый реванш?

— О нет, герр доктор! Этого никто не допустит. И прежде всего мы сами. Слишком дорого всем, и нам в том числе, обходится эта проклятая петушиная привычка непременно лезть в драку. Я мог бы сейчас кормить червей, и вы тоже.

— М-м-да… Вам действительно лучше зимовать в этом лесу. За такие мысли господин Вайнер или этот свинья Штумм вас повесят в два счета.

— Даже в один, — весело отозвался Отто.

— Что же вы намерены делать дальше?

— Ждать. Я — нейтрален. Я не буду убивать. Ни немцев, ни русских. Потом, когда кончится эта бойня, я поеду домой…

— Ну-ну… — неопределенно хмыкнул Краммер.

Разговор оборвался.

Краммера вывели на шоссе. Он пожал на прощание руку Отто, небрежно кивнул Петрусю и, взяв свой чемоданчик, побрел по накатанной машинами дороге в Ивацевичи.

Петрусь и Отто смотрели ему вслед.

— Гордый старикашка! — сказал Петрусь.

— О, да… Доктор Краммер есть гордый человек.

Вдали послышался шум автомобиля, и оба торопливо отступили за елки.

Сергей поправлялся. Медленно, день за днем прибывали силы. Молодой организм яростно сопротивлялся смерти.

Разведчики раздобыли для своего командира кровать с сеткой. По утрам они в порядке строгой очередности приходили в санчасть и, если день был солнечным, выносили Сергея прямо на кровати наружу. Чтобы никелированные шары не блестели, их тщательно закрасили темно-синей масляной краской, которую тоже невесть где раздобыли неугомонные разведчики.

Сергей лежал на своем «шикарном ложе» бледный, худой, укрытый двумя ватными одеялами, щурился на солнечные зайчики, пробивавшиеся к нему сквозь пахучую зеленую хвою, слушал шорох молодой листвы на осинах, щелканье птиц, говор партизан.

Приходил Коля. Осторожно садился на край кровати. Неизменно задавал один и тот же вопрос:

— Как поправка?

И получал один и тот же ответ:

— Порядок. Грамма на три…

По теории Сергея, количество здоровья можно было измерять так же, как и вес, — в граммах и килограммах. У абсолютно здорового человека здоровье соответствовало весу. Весит он, скажем, сто килограммов, и здоровья у него — сто килограммов. А если он болен, то здоровья у него уже не сто килограммов, как весу, а меньше, восемьдесят там или семьдесят.

Коля как-то спросил:

— Ну, а если он весит сто килограммов, может быть у него здоровья сто двадцать?

— Может, — убежденно сказал Сергей. — Значит, он сверхздоровый. Вот у меня до ранения вес был семьдесят, а здоровья — все сто.

— А как ты его взвесил?

— Как?.. Ну, вот ты чувствуешь, что можешь коня поднять?

Коля засмеялся:

— Что ты!..

— А я чувствовал, что могу!

Как-то вечером в землянке подрывников, куда Коля постепенно совсем переселился, он допоздна занимался какими-то математическими выкладками. Как ни расспрашивали подрывники, что это за подсчеты, он не ответил.

А утром пришел к Сергею огорченный и обескураженный. Даже не спросил, как поправка.

— Ты чего невесел? Случилось что?

— Да нет… — Коля замялся. — Понимаешь… Считал, когда ты поправишься…

— Ну?..

— Худо выходит. Вот. — Он достал из-за пазухи свернувшийся в трубочку кусок березовой коры и отдал Сергею. — В тебе семьдесят килограммов весу, а здоровья прибавляется только по три грамма в день. Выходит, тебе еще поправляться двадцать три тысячи триста дней. Почти шестьдесят четыре года!.. — Коля шмыгнул носом.

Сергей смотрел на него во все глаза. Потом засмеялся так, что побледнел от боли. Немного погодя сказал:

— Мне смеяться медицина запретила.

Коля обиделся. Сергей положил худую желтую руку на его колено:

— Да ты не дуйся. Ты все правильно подсчитал. Только если я по твоим подсчетам буду поправляться, то успею от старости помереть. Раз я от такого ранения не загнулся, оставалось во мне здоровье?

— Ну…

— Килограммов на двадцать, не меньше… Теперь, значит, так. Весу во мне сейчас не больше как пятьдесят, пятьдесят пять… Остается тридцать. Так я ж тебе говорю три грамма приблизительно. Сегодня, например, я здоровья прибавил на все сто. — Сергей приподнялся на локте, скрипнув зубами от боли. — Через месяц, кашеед, слышишь? Через месяц, никак не позже, я опять буду бить их! — Лицо Сергея чуть порозовело, светлые глаза вспыхнули, на небритых щеках бронзой блеснула щетина. Потом он откинул голову на подушку, закрыл глаза, снова открыл их, улыбнулся:

— Вот как я подсчитал.

Коля склонился низко, к самому его уху, зашептал жарко:

— А меня все не берут. Другой раз к комиссару ходил. «Все, — говорю, — изучил: и автоматы, и пулеметы, и пистолеты»… Только улыбается: «А из пушки, — спрашивает, — можешь?..» Я разозлился: «А вы, — говорю, — сами можете?» А он смеется: «А как же, — говорит, — я — артиллерист». Ну как я из пушки научусь, когда у нас всего два ящика снарядов к тем пушкам? Разве дадут пальнуть?..