Марк Ефетов - Игорь-якорь

Спутники Игоря не хотели, чтобы он видел это, и он не увидел. До него только доносился издали хриплый голос старика, который кричал, что рассчитается с кем-то и покажет, всем покажет, кто такой Олег Дубровский…

Когда моряки возвращались на теплоход, старика в порту уже не было.

— Странно, — сказал своим попутчикам Игорь, — он всё время выкрикивал: «Дубровский!» Неужели это его фамилия? Герой пушкинской повести… Дубровский. А мне кажется, что я ещё где-то когда-то слышал эту фамилию…

Вечером Игорь должен был смениться, но ему не хотелось покидать рубку.

Была тёплая-тёплая ночь. Тёмная, будто маслянистая вода ровно и нежно шептала что-то бортам корабля. Ветер посвистывал в тросах и сигнальных фалах, а проще сказать — флажках.

Темнота наступила почти сразу, будто кто-то поворачивал выключатель и гасил лампочки люстры: один ряд, второй, третий…

Ярче стали топовые огни на мачте, и тепло светил блик лампочки главного компаса.

Игорь подумал: «Неужели в самом деле возможно нападение на безоружный, мирный корабль?»

Мысль эта пришла случайно: ведь очень тихо, тепло, спокойно было всё вокруг.

Думая так, он спускался с мостика, и тут его неожиданно окликнул знакомый голос:

— Здорово, старик!

— А, Стёпа! Приветик. А я всё спрашиваю: «Где Шапкин?», и все говорят: «В машине». Энтузиаст!

Шапкин казался старше Игоря лет на десять. Он был широкоплечим, краснощёким, чуть даже грузным, с выдающейся вперёд, небольшой правда, округлостью живота.

Игорь похлопал Степана по этой округлости и сказал:

— А ты раздобрел.

— Да ладно тебе! Мы, механики, всё в преисподней сидим, как тогда в подполе с картошкой, когда играли в пиратов… А я думал, что ты, Якорь, с места не стронешься. Плавал по нашим портам, и порядок. Чего это тебя на риск потянуло?

— Какой ещё риск? Это ты брось, Стёпа.

— Увидишь. Хлебнёшь.

— Ну, пока! — сказал Игорь.

Он хоть и дружил со Степаном в детстве, но не любил, когда тот и в школе перед экзаменами напускал страху и всё умудрялся сказать что-нибудь неприятное. Что же касается Игоря, то он редко бывал озабоченным, грустным, хмурым. Можно было предположить, что его жизнь моряка — сплошное развлечение. Видимо, как и все мужественные люди, он не любил говорить о трудностях своей профессии. А ведь и ему пришлось испытать ураганные штормы, пронизывающий ледяной ветер и холодный душ, когда вода обледеневает и бушлат становится как бы железным.

Зато Степан из каждого рейса привозил много страшных рассказов.

— Ну, как ты, обжился тут? — спросил на прощание Шапкин.

— Нормально, — ответил Игорь. — Погода что надо. Красота! Закат видел?

— Закат?! — Шапкин улыбнулся. — Ты, Якорь, совсем как моряки парусного флота:

Так, что ли, Игорёк?

— Да я не о том. Просто море хорошее и на душе хорошо. Понял? А насчёт наших дедов-парусников ты, Стёпа, неправ. Они не только плохой погоды боялись. Было и пострашнее — пираты.

— Пираты?! Да знаете ли вы, молодой человек, что пиратов прошлых веков можно назвать благородными рыцарями по сравнению с современными бандитами морей и воздуха! Это фашиствующие разбойники… Ну, хватит тебя пугать. Спи спокойно.

— Спокойной ночи, — сказал Игорь.

Его кольнуло «молодой человек», чем Шапкин хотел подчеркнуть, что Игорь не ходил в большое океанское плавание. Однако настроения это ему не испортило.

«Ведь правда, — подумал Игорь, — Стёпа повидал больше меня».

Они разошлись.

Прежде чем уйти с палубы, Игорь довольно долго любовался еле видным закатом и вечерней звездой, которая вначале была чуть заметна, а потом ярко мерцала.

— Хорошо! — сказал, ни к кому не обращаясь, Игорь. — До чего же хорошо в море!

Спустившись к себе в каюту, он не лёг спать, а, сев у стола, смотрел и слушал, как за иллюминатором поблёскивало и шуршало море. И опять подумалось Игорю, как хорошо покачиваться в каюте, как в люльке, когда за толстым круглым стеклом море ходит холмами, а верхушки этих холмов, как бы злясь, ярятся белой пеной.

Смотрел он в иллюминатор долго-долго. Потом снял с полочки несколько книг, которые взял из дому в рейс. Какую почитать? Отложил в сторону одну, вторую, третью… «Ага, возьму вот эту…» Книга была старая, истрёпанная, разбухшая. Игорь вспомнил: «Это из папиной библиотеки». Переплёта у книги не было, а на заглавном листе под названием «Пираты его величества» стоял голубой штамп:

«Из книг штабс-капитана Дубровского». Игорь был так поражён, что произнёс вслух, хотя был один в каюте:

— Здо́рово! Опять Дубровский!

Он открыл книгу наугад и прочитал:

«Шкипер робко спросил нас, объявлена ли война, но в ответ я показал ему верёвку, на которой завязывал петлю…

На следующее утро мы начали подсчёт добычи. В наш трюм мы перенесли семнадцать ящиков серебряной монеты, двадцать фунтов золота и семь бочек нечеканенного серебра…»

Игорь перевернул ещё несколько страниц и прочитал:

«Корсарами называли жителей прибрежных мест, которые занимались грабежами мирных судов со времён средневековья до начала XIX века. Свои набеги они совершали обычно в тихие, безветренные ночи или неожиданно выскакивали из-за мысов и островов на своих парусно-гребных судах, которые именовались бригантинами… Корсары, в отличие от пиратов, были менее кровожадны. Они не убивали людей, а брали их в плен и продавали на невольничьих рынках…»

«Пора спать, — подумал Игорь. — Утром на вахту».

Он задраил иллюминатор, разделся и лёг. Последней мыслью, перед тем как заснуть, было: «А ночь-то и сегодня тоже тихая и безветренная». Но подумал он об этом просто так, как бывает: мелькнёт мысль и пролетит бесследно.

Через мгновение Игорь уже спал, спал спокойно, как человек, у которого нет на душе опасений, волнений и беспокойства. Ведь «Якорь» — это было его, так сказать, постоянное прозвище, но в школе Игоря ещё называли «Батя». Почему? Трудно сказать. Он, правда, был высоким и потому ростом выделялся среди своих товарищей. Но скорее прозвище это получил потому, что был справедлив и бесстрашен.

В мореходку Игорь перешёл из обычной школы, надо сказать, не пай-мальчиком. Случались у него двойки. К концу четверти он их обычно исправлял, но так, в течение года, бывали. Не будем скрывать то, что было. И часто случалось, что Якова Петровича вызывали в школу поговорить о поведении сына. Когда это случилось впервые, Игорь, придя после уроков домой, сказал:

— Знаешь, папа, сегодня в школе собрание родителей, но только для самого узкого круга.