Григорий Кириллов - Подводный разведчик

— Хорошо, — говорю, — Матвеич, учту.

Закрепили мне ботинки, пояс с ножом опоясали, надели на меня сигнальный конец, медную манишку и повесили на плечи трехпудовые грузы.

— Ой, ты! — дружно отзываются ребята. — Такие тяжелые?

— Вот то-то и хорошо, плотнее к палубе прижимать будет. Без этого нельзя. А тяжесть их только наверху держать приходится, в воде воздух все как рукой снимет. Ну ладно. Повесили, закрепили. Коляда надел мне на голову медный пудовый шлем и ключом зажал на болтах гайки. Потом дали воздух, завернули иллюминатор, и я стал спускаться по ступенькам трапа. Вода у ног зашумела, забурлила, и с каждой ступенькой вниз все сильнее отрывала меня от катера. Спустился я по грудь, вытравил почти весь воздух, взялся за спусковой конец, обвился вокруг него ногами и быстро, как мог, пошел вниз. От быстро увеличивающегося давления заболело в ушах, но скоро прошло, и я, добравшись до парохода, упал на палубу за фальшборт. Здесь течение меня не трогало, и сразу стало легче.

— Ну, что там? — спрашивает по телефону Матвеич.

— Подожди, — говорю, — дай дух перевести.

От того, что я мало держал в костюме воздуха,

у меня закружилась голова и на лице выступил нот. Я провентилировал скафандр, отдохнул немного, стал осматриваться. Вижу, пароход стоит носом против течения. Цепь и якорь целы, труба на месте, только вентиляторов не видно, должно быть, течением повалило и унесло. «Здесь, думаю, все ясно, теперь надо как-то за борт спуститься и посмотреть, глубоко ли нос парохода в грунт зарылся».

— Для чего?

— Для подрезки. Чтобы поднять пароход, надо под его днище протянуть стальные стропы или стальные полотенца, если пароход большой. В морях и озерах, где нет течения, для этого сильной струей воды промывают под днищем тоннели. На большом течении тоннель не промоешь, ее тут же будет заносить. Приходится делать так: под нос парохода подвести тонкий стальной трос и, таская его взад-вперед, подрезаться до «нужного места, потом вместе с ним протащить строп и дальше подрезаться, пока таким манером не будут подведены все стропы. Ну, ладно. Перевалился я через фальшборт, ноги по течению пустил и, перебираясь поносу руками, стал двигаться вниз. Добираюсь до грунта и, к своему удивлению, вижу, что нос парохода не занесло, а, наоборот, весь песок из-под носа вымыло.

— Ну, что там? — снова спрашивает Матвеич.

— Все в порядке, — говорю, — можно хоть сейчас опускать трос и начать подрезку.

— Ну, раз все в порядке, тогда выходи наверх.

— Подожди, — говорю, — Матвеич, выходить, так с музыкой.

Поднялся я снова на пароход, лег на палубу головой против течения и, придерживаясь за леерные стойки, стал спускаться к подкрылку… Вторая каюта находилась в правом подкрылке под мостиком. Спускаюсь так и вижу: тонкий конец веревки зацепился за леерную стойку и лентами стелется по палубе. «Это, думаю, мне пригодится». Отцепил я этот конец, добрался до подкрылка, привязал его к леерной стойке и, придерживаясь за него, пополз под мостик. Чувствую, вода тут идет, как в трубу. Прижимаясь к. палубе, я с помощью конца добрался до открытой двери каюты и вполз в нее. И снова чувствую: от недостатка воздуха голова кругом пошла. Отдышался, встал на ноги. В каюте сумрачно и тихо. Песку на пол сантиметров пять нанесло. Осмотрелся, подхожу к столу, пошарил рукой — нет Сережкиной гармошки. Наклонился, а она на полу лежит, должно быть, упала, как пароход ударился. Взял я ее в руку, выбрался из каюты и только начал подтягиваться по концу, конец возьми и лопни. Я и опомниться не успел, как меня подхватило течением, оторвало от палубы и выбросило из-под мостика с другой стороны. Шланг и сигнал натянулись, и меня, как запущенного змея при сильном ветре, начало мотать высоко над палубой из стороны в сторону. А я одной рукой гармошку держу, второй за сигнальный конец поддерживаюсь, чтобы меня не ставило поперек течения. Вижу, дело мое плохое. Тут бы лишний воздух вытравить, да шлем подняло, золотник головой достать не могу. Хочу подтянуться по сигнальному концу к мостику — сил не хватает. Просто беда.

— Меньше воздуху! — кричу. — Выбирайте меня наверх!

— А мне отвечают:

— Где-то зацепились сигнал и шланг, отцепляй быстрее, а то плот несет.

«Ну, думаю, капут!» Раз плот несет, катер должен немедленно уходить к берегу, иначе потопит, а тут я застрял, и застрял так, что ни взад ни вперед, Водолазная рубаха на мне пузырем вздулась, пот градом льет, в глазах мальчики начинают прыгать, а течение то влево кинет, то вправо кинет — просто душу выматывает.

— Выходи быстрее, — кричат мне по телефону, — а то совсем не выйдешь!

«Что делать? Гармошку бросить — все равно не поможет, да и жалко. Парнишка, думаю, там ждет не дождется». Единственное спасение — это освободиться от- воздуха, который уже раздувал штанины рубахи и угрожал поставить меня кверху ногами. «Если, думаю, ноги поднимет, тогда — конец». Медлить нельзя было ни минуты. И тут я вспомнил, что у меня на поясе висит нож. Бросил я держаться за сигнальный конец, выхватил из чехла нож и распорол рубаху слева под мышкой. Воздух сразу вырвался наружу и я упал на палубу. Но тут новая беда: в разрез хлынула холодная, как лед, вода и стала заливать шлем.

Я закричал, чтобы скорее давали мне больше воздуху, a вода, чувствую, заливает мне шею, подбородок и вот-вот зальет меня совсем. Но в шлеме часто и шумно задышал подоспевший воздух, и вода остановилась, а потом стала убывать.

Я облегченно вздохнул и пополз под мостик: Ледяная вода, как железными обручами, сжимала мне тело, а в голове одна мысль: успею-ли? Где плот? Наконец выбрался из-под мостика, глянул вверх и вижу: на мостике второй водолаз освобождает мне шланг и сигнал. Это был Коляда. «Вот это, думаю, друг!» И так мне радостно стало на душе, что я сразу забыл все со мной случившееся. Увидел он меня, помахал мне рукой и показывает: «Давай, выходи наверх». Сверху потянули за сигнал и шланг, и я, подхваченный силой течения и силой поднимавших меня матросов, полетел кверху, крепко сжимая в руке Сережкину гармошку. Когда меня подтащили к катеру, матросы взяли гармошку и помогли мне подняться по трапу. Матвеич отвернул иллюминатор и говорит:

— Ну, брат, окажи спасибо, что ледорезы плот задержали, а то б… Вон видишь, ломает его…

Промерз я тогда, братцы, до костей. Да ничего. Доктор выписал мне огненной водички согреться. Выпил я, переоделся в сухое платье, и всю усталость как рукой сняло. А вечером на берегу Сережка заиграл на своей гармошке, и сразу жизнь пошла по-другому. Люди повеселели, заулыбались, девушки запели песни, и никто уже не думал о вчерашнем дне. Музыка разогнала черные думы и наполнила души людей светлой надеждой на скорое возвращение в строй их родного парохода. Вот оно какое дело, братцы. Простая гармошка, а какую силу имеет!..