Генрих Гофман - Герои Таганрога

— А что? Дело. Туда ни одна душа не заглядывает, — согласился Пазон.

Он попросил Мирохина разузнать, кого еще из подпольщиков забрали в полицию, и завтра же утром принести еду в заброшенные котлы завода имени Андреева.

— Смотри сам не попадись. Мы с Николаем тебя дожидаться будем, — сказал он на прощание.

...Но не только Пазон с Кузнецовым скрывались в эти тревожные майские дни.

Александра Афонова спрятали у знакомых. Андрейка, его брат, забрался в широкие трубы, которые валялись на улице возле дома. Там и пролежал он несколько дней, изнывая от голода и жажды. Юрий Товель спрятался в подземелье во дворе, где жила его тетка. А Георгий Перцев — руководитель подпольной группы на кожевенном заводе — ушел в степь и скрывался там под полуразрушенным паромом. Немцы и русские полицаи продолжали рыскать по улицам притихшего Таганрога.

Анатолия Мещерина арестовали дома. Нину Жданову забрали прямо из детского сада. Лидию Лихолетову схватили вместе с летчиком Маниным, когда она привела его к одной из своих подруг. Тайный агент Брандта, по кличке Алекс, обнаружил убежище капитана Попова. Во время ареста летчик отстреливался и убил трех полицаев, но был задержан и тут же застрелен гитлеровцами.

Константина Афонова с товарищами поместили в одну камеру. Вайс сразу узнал эту комнату. Когда-то здесь была авиамодельная мастерская Дворца пионеров; стояли длинные столы, верстак, лежали груды картона, под потолком висели модели самолетов и планеров. Теперь же на окнах тюремные решетки, дверь обита железом, и в ней прорублен глазок.

Кроме подпольщиков, в камере находились уголовники. Но Константин Афонов собрал своих ребят в один угол, сюда же перенесли единственную койку и положили на нее раненого Сергея Вайса. Он сказал сокрушенно:

— Ребята! Какая судьба! В этой комнате я провел свои лучшие годы. А теперь это моя тюрьма перед смертью. Я помню, сюда приходил Морозов, когда отбирали модели на городскую выставку... А теперь уже нет Николая...

Первым на допрос увели Константина. В напряженном волнении ожидали его возвращения. Пришел он весь в крови, молча подошел к баку с водой, смочил разбитые губы, лицо, голову.

— Этим нас не возьмешь, не такое видели, — проговорил он, присаживаясь в углу среди своих, и тихо, вполголоса добавил: — Полиция знает все. Пытают, где спрятано оружие. Показывали план немецких объектов в городе Таганроге, говорят, у Назаренко при обыске обнаружили. Я сказал, что никакого Назаренко не знаю. Ну, после этого мне и дали. Думал, до камеры не дойду. Какая-то сволочь выдала нас с головой.

— Кто? — спросил Тарарин. — Как ты думаешь, Костя?

— Следователь и Стоянов на Василия ссылаются, — тихо проговорил Константин. — Говорят, что он во всем признался.

Наступило гнетущее молчание. Несколько минут никто не произносил ни слова. Мысль о том, что Василий мог оказаться предателем, не укладывалась в сознании.

За дверью послышался звон ключей.

— Это за мной, — простонал Вайс.

Но на допрос вызвали Тарарина.

Через некоторое время дверь растворилась вновь, и в камеру втолкнули Максима Плотникова, за ним вошли Сахниашвили, Василий Афонов, Подолякин, Федор Перцев и еще несколько подпольщиков. И среди них Николай Кондаков. Оглядевшись, они увидели товарищей и направились к ним в угол. Теперь в этой огромной камере было около ста человек.

— И вас взяли? — удивился Василий, присаживаясь возле Константина.

— Как видишь, — вздохнул Константин, отворачиваясь. Ему трудно было смотреть в лицо брату. Что, если следователь и Стоянов сказали правду?

— Что с Сергеем?

— Ранен в бедро.

Арестованным принесли ужин. Каждому по кружке кофейной бурды, даже запахом не напоминавшей кофе, и по ломтику серого хлеба, перемешанного с отрубями.

— А это вам! — Полицейский, отыскав Василия, протянул ему миску, до краев наполненную гречневой кашей, поверх которой лежал большой кусок вареного мяса, и как бы невзначай громко заметил: — Господин Стоянов распорядился, за ваши правдивые показания...

Взоры подпольщиков устремились на Василия. А он метнул на полицейского уничтожающий взгляд, потом улыбнулся и взял миску.

— Ну и сука же твой господин, а добру пропадать незачем. На, Сергей, подкрепись, — он подал миску Вайсу, который все это время лежал с закрытыми глазами и только теперь приоткрыл веки.

— Дешево тебе платят за предательство, — вдруг прозвучал в тишине какой-то напряженный звенящий голос Константина.

Василий поставил миску на цементный пол, повернулся к. брату, потом оглядел примолкнувших товарищей.

Лицо его, изуродованное кровоподтеками и ссадинами, побледнело, напряглось. Но голое прозвучал спокойно и, как всегда, с едва уловимой добродушной усмешкой.

— Та-а-ак, — протянул он. — Самим себе перестаем верить. Миска каши, и с пол-оборота все завелись.

— Они при каждом вопросе на тебя ссылались, — все тем же звенящим голосом продолжал Константин.

Василий с ласковой насмешкой посмотрел на него.

— А тебя, Костя, за что они так раскрасили? — спросил он.

— Допытывались, где оружие спрятано.

— То-то и оно, что допытывались. И еще пытать будут. А если бы я выдал, зачем им зря время тянуть? Поехали бы и забрали все... А каша с мясом на дураков рассчитана. Будьте спокойны, тех, кто нас выдает, Стоянов кормит кашей у себя в кабинете...

Лица подпольщиков просветлели. А Василий продолжал:

— Теперь мне ясно, зачем они поместили всех в одну камеру. Они хотят нас расколоть, хотят внести недоверие в наши ряды... А мы должны держаться твердо. Надо договориться, кому как вести себя на допросах.

Сгрудившись вокруг Василия, подпольщики слушали его указания.

Вскоре двое полицейских пришли с носилками и утащили на допрос Сергея Вайса. Молча смотрели товарищи вслед общему любимцу. Всегда энергичный и подвижный, Вайс казался теперь совсем беспомощным.

Прошло более часа, пока его принесли обратно.

— Звери! Они мне соль в рану насыпали, — скрипя зубами, сказал он. — Теперь я знаю, кто нас выдает. Я сам своими глазами видел.

Доктор Сармакешьян, сидевший несколько в стороне от остальных, поднялся с пола и подошел к Вайсу.

— Принесите, пожалуйста, воды. Я промою ему рану, — попросил он, снимая одежду с раненого.

Никто не пошевелился. Все с нетерпением смотрели на Вайса в надежде услышать имя предателя. Но Сергей замолчал, стиснул челюсти.

— Кто?

— Кого ты видел?

— Не тяни, Сергей.

Пересиливая боль, Вайс поморщился и сказал:

— Раневская. Она жива. Сидит в коридоре с перевязанной головой. Как я мог промахнуться! Ведь пуля попала в голову.

— Принесите же кто-нибудь воды, — сердито повторил Сармакешьян, склоняясь над Вайсом и почесывая черную седеющую бородку.