Игорь Акимов - Дот

— Колдуешь? — спросил Ромка.

— Пытаюсь понять. — Залогин даже не повернулся, продолжал свои манипуляции. — Ведь в школе нам называли — то ли формулу, то ли закон, — как уменьшается сила света по мере удаления от источника. Какой-то квадрат расстояния… или пропорция… С теплом — очевидно — то же самое…

— Оно тебе надо?

— Интересно. Ведь принцип очевиден любому. Мы с тобой знаем: чем ближе — тем теплее. И светлей. Просто знаем — и не думаем об этом. Вроде бы логично: зачем думать — если знаешь? Но какого-то человека не устроило прокрустово ложе, к которому привыкли все, не устроило знание «что». Ему стало тесно. И он решил разобраться — «как»… Представляешь, насколько его энергия была больше нашей?

Ромка подошел, бросил пару веток в жар. Белое пламя вспыхнуло сразу. Какой-то квадрат расстояния… Чушь собачья. Даже отвечать не стоит.

— Кстати, я все хотел спросить… — Залогин наконец убрал ладони. — Где ты научился водить так классно?

Ромка усмехнулся:

— Да я всего второй раз в жизни сел на мотоцикл.

— Не скажешь… И когда же был первый?

Ромка ответил не сразу. Поделиться самым дорогим… Но ведь как раз самое дорогое так хочется показать… Это всегда риск — но хочется…

— Три года назад… У нас в осоавиахимовском клубе была мотоциклетка. Тоже немецкая. Старенькая: пятнадцатого года выпуска. И выжимала — смешно сказать — километров тридцать. Трещала!.. Когда тренер разрешил мне на ней прокатиться… Ясное дело: ее пришлось восстанавливать недели две. Но тренер даже не ругался. «Ты родился для этой машины, — сказал он. — У тебя талант. Тебе надо в цирке выступать. Для публики…»

— А что ж он потом тебя к ней не подпустил?

— Да я оказался в таком месте…

Через сутки к ним прибился Чапа.

Собственно говоря, звали его Ничипор Драбына, он это сразу сказал, но как-то невнятно, словно выполнил формальность, хотя и знал наверное, что и в этот раз все будет как обычно, и что бесполезно настаивать, — все равно не сейчас, так завтра он станет для своих новых товарищей просто Чапой, как был Чапой всю жизнь, с первых лет, как был Чапой для каждого встречного, словно это имя у него на лбу от рождения вырезали. Он был Чапа — и этим сказано все. Он был не очень маленьким — вровень с Геркой Залогиным, и уж куда сильнее Залогина, — природа его не обделила; но и силачом его нельзя было назвать. Крепыш — вот, пожалуй, верное определение. Чапа был круглолиц и круглоглаз, с носом-бараболей; милое и немножко смешное лицо, довольно приметное; уж во всяком случае, когда видел его перед собой, не возникало сомнения, что сразу узнаешь его среди других. Еще следует отметить, что он производил впечатление типичного сельского простачка. Не недотепы; была в его глазах искра лукавства, которую Чапа старательно припрятывал, — именно простачка; такой была его дежурная роль. Но лукавство трудно удержать под спудом. Отмечая свои маленькие победы, оно на миг снимает маску. При этом лукавству не нужно слов (поскольку нет нужды и в аплодисментах); ему достаточно выглянуть на миг: что — съел — и этот миг свободы, миг без маски компенсирует затраты всей предыдущей игры.

Впрочем, не будем забегать вперед, изложим все по порядку.

Утро принесло приятный сюрприз: Тимофей был куда лучше, чем накануне. Подумать только! — двадцать четыре часа назад, в коровнике, Тимофей без помощи не мог подняться на ноги, без помощи не мог пройти через коровник, и потом за весь день самостоятельно сделал разве что несколько шагов. Теперь это был другой человек. У него был другой, ясный взгляд; другие движения. «Ты погляди, как эта мазь затягивает раны! — изумился Залогин, меняя повязки. — Прямо-таки колдовское зелье…» — «Может, дело не только в мази? — сказал Тимофей. — Может — еще и в руках Стефании?» — «Вы это о чем, товарищ командир?» — «Когда она занималась мною, у меня было чувство, что от ее рук что-то идет. Какая-то сила…» — «И мне это же показалось», — сказал Ромка. — «Я-то грешным делом подумал, что тут дело в другом, — сказал Тимофей, даже не взглянув на Ромку. — Хоть она и вдвое старше, но ты же видел, какая женщина… Да только потом, когда я вспоминал об этом, я уже не о ней думал, а об ощущении…»

Чтоб не нести лишнего груза — доели картошку. Насчет пулемета сразу было ясно: придется оставить. Инструмент прекрасный, но тяжелый; хочешь забрать — клади на это человека; да еще один должен нести цинки с патронами. А кто понесет личное оружие? — ведь теперь у каждого было по автомату, да еще у Ромки пистолет CZ убитого лейтенанта. Кто понесет еду и одеяла? При этом — что самое главное — и Залогину и Ромке предстояло вести Тимофея… Огневая мощь — дело хорошее, но мобильность — куда важней.

С водой проблем не было, она сочилась из земли повсюду. Гора своей тяжестью прессовала подземный водоем, выжимала из него избыток. Вода была вкусноты необычайной, но тело не принимало больше пяти-шести мелких глотков. Очевидно, дело было не только во влаге. Тело не принимало больше потому, что в нем возникало ощущение наполненности. Открывались глаза, возвращался слух, возвращалась свобода и потребность что-то делать.

Поначалу Тимофей, переоценив свои силы, на эмоциональном подъеме попытался идти сам, и минут на десять его хватило, но затем он стал подволакивать ноги, и когда Ромка молча подставил свое плечо — принял помощь.

Шли короткими переходами. Больше отдыхали, чем шли, но иначе было нельзя: не тот случай, когда нужно показать характер. Опять (в который уж раз!) сгодились уроки Ван Ваныча. Такое простое правило: никогда — без крайней нужды — не делай ничего через силу. Слушай себя! слушай подсказки души и тела! — сколько раз мальчик Тима слышал эти слова. Что бы ты ни делал! как бы ни поджимало время! — самое главное: почувствовать, когда необходимо сделать паузу, — говорил Ван Ваныч. Почувствовал, что душа (а ее структура куда совершенней и тоньше, чем у тела, поэтому и усталость она чувствует раньше тела) начинает уставать, что ей нужен глоток свободы? — прояви мудрость: доверься душе — остановись. Потом — дальше уйдешь. До следующей подсказки… Командир заставы знал, что в отделении сержанта Егорова нет муштры в обычном армейском понимании этого слова. Впечатление было такое, что его пограничники больше отдыхают, чем занимаются боевой и физической подготовкой. Но и в кроссах, и на спортивных снарядах, и на стрельбище они всегда оказывались лучшими не только на заставе, но и в погранотряде. Поэтому командир заставы ни разу не сделал замечания сержанту Егорову; впрочем, и в пример другим сержантам и офицерам его не ставил: штучный товар не может быть образцом в массовом производстве.

Почему своего Учителя мы вспоминаем лишь тогда, когда нам трудно?.. Вопрос с готовым ответом. Любой из нас живет по собственным правилам (а как же иначе!); мы живем по собственным правилам — и платим за это сполна. Но когда устаем от боли — вдруг вспоминаем, что есть простые истины, соблюдение которых уберегает от боли — и в то же время позволяет остаться самим собой. Сначала вспоминаем подходящую случаю истину, — и лишь затем человека, который ей научил…