Анатолий Премилов - Нас не брали в плен. Исповедь политрука

Вечером, после салюта в честь победы, у наших солдат не оказалось патронов для заступающих в караул. Пришлось идти к пехотинцам — выменять патроны к автоматам на продукты. Как показал победный салют, у солдат и сержантов имелось личное оружие в виде различных револьверов и пистолетов, и его приказали изъять. Бойцы прятали оружие, и изъятия проводили дважды.

Уезжал в Россию на учебу заместитель командира бригады подполковник Комаленко. У него была личная машина «Адлер», такая же, какую пригнал для меня из Чехословакии старшина Ларичев, но старая. Он приехал в дивизион и просил меня заменить ему машину на нашу новую, и я без колебаний сделал это. В один из первых дней нашей учебы в парк машин бригады прибыл наш командующий ГМЧ с членом ВС ГМЧ Красной Армии генералом Дегтяревым и с ними представитель завода, что вел с нами занятия. Они осматривали наше расположение и начали с барака, где жили офицеры. Я был старшим над бараком, и мне пришлось их сопровождать. Все было нормально, но когда генералы вошли в комнату майора Бабенко, картина открылась неожиданная: Бабенко лежал на кровати с резиновой трубкой во рту, посасывая вино из бочонка, что стоял у кровати над головой. «Ну и порядок у ваших подчиненных! — сказал Вознюк. — За это вам и Бабенко по пять суток ареста». Моя вина была в том, что я не заходил в комнаты старших офицеров, — все они по должности были равны мне, и я не считал нужным контролировать их. Вот за это и попало мне от Вознюка! Затем генералы пошли в парк боевых и транспортных машин, — и опять неприятность: у самого въезда в парк шофер дежурной машины мыл ее кузов, а одет был только в дамские шелковые трусы с кружевом. Вознюк спросил: «Чей?» — «Мой», — ответил я. За эту «барышню» Вознюк добавил мне еще трое суток ареста...

Генералы прошли мимо транспортных машин, чистых, подкрашенных, законсервированных, и начали осмотр боевых машин. Осмотрев машины других дивизионов, они подошли к нашему, 4-му дивизиону. Все наши машины были чистенькими, без всяких изъянов, как будто и не участвовали в боях. Но одна машина выделялась из всех — машина шофера Колесникова, того самого, кто любил выпить. Подкрашенная заново, она блестела на солнце. Генерал Дегтярев спросил представителя завода: «Вы выпускаете такие машины?» Тот ответил, что «по чистоте окраски — нет». — «Кто шофер?» — спросил Вознюк. Колесников был тут, удивительно опрятный и совершенно трезвый, — и доложил, назвав свою фамилию. Его спросили, кто чистил и красил машину: «Я сам, один». — «Награждаю вас орденом Красной Звезды». Обрадованный наградой Колесников громко ответил: «Служу Советскому Союзу!» Генералы пошли в конец парка, а Колесников, улучив момент, подошел ко мне и тихо сказал: «Я прав, товарищ командир дивизиона!» Я ответил ему: «Молодец, не теряй теперь свою боевую честь, держись!»

Вознюк решил проверить, как скоро может боевой расчет машины собраться по боевой тревоге, и объявил боевую тревогу одному из расчетов батареи — расчету капитана Печевского. Я крикнул: «Капитана Печевского ко мне!» Он появился мгновенно, и я приказал собрать расчет машины по тревоге. Буквально минуты через две весь расчет был у машины. Вознюк поблагодарил расчет за отличную службу и, обращаясь ко мне, спросил: «Вы, что, заранее все подготовили, так четко получилось?» — «Я все время находился с вами, а о прибытии вас в бригаду узнали все. Шла нормальная учеба в дивизионе, все были на месте». Генерал остался доволен, а Дегтярев сказал Вознюку: «Сними с командира дивизиона арест». Тот ответил: «Снимаю», — но, обратившись ко мне, добавил: «Но вам, майор, я это припомню». И припомнил! Командование бригады представило меня к ордену Отечественной войны I степени, а награжден я был таким же орденом II степени. В штабе бригады мне сказали, что это Вознюк понизил меня в награждении.

Вокруг Винер-Нойштадта было разбросано много боеприпасов немецкой армии: гранаты, снаряды, патроны — последствия разгрома немцев. Следы войны давали о себе знать: был тяжело ранен наш почтальон, молодой паренек из Белоруссии (он пытался разобрать немецкую гранату, и ему оторвало кисти обеих рук), позже погибли несколько бойцов. В окрестностях города находился пересыльный пункт для женщин и девушек, угнанных в Германию; среди них были больные венерическими болезнями. Перед отправкой на родину их тщательно проверяли врачи, но молодые женщины своим поведением способствовали распространению этих болезней среди солдат и офицеров. Удивительно было то, что замполит и политработники бригады не вели никакой разъяснительной и воспитательной работы с личным составом!

Наладили показ кинофильмов, и каждый вечер бойцы смотрели картины. Однажды всю бригаду построили по дивизионно, и в пешем строю бойцы прошли перед командованием бригады. Это было единственный раз в моей жизни, когда я командовал дивизионом в пешем строю. Но я не мечтал быть командиром в мирных условиях и начал размышлять, как бы избавиться от командной должности: для армейской жизни в мирных условиях я считал себя непригодным. Все больше и больше я задумывался над тем, как пойдет моя жизнь дальше. Было большое желание уйти из армии и заняться своим любимым делом — ботаникой, стать учителем. Ведь прошло только 10 лет, как я оставил институт, и четыре года, как и у большинства, были отданы войне. Но пока я никому об этом не говорил — терпел, ждал и надеялся, что положение после войны должно обязательно измениться.

Неожиданно в бригаде появился капитан Дрибинский, которого я заменил в отделе укомплектования: из Москвы он сумел выбраться в Австрию. Истинный смысл своего приезда он объяснил мне при встрече, нагло спросив, какими трофеями я могу его наградить: часами, мотоциклом, хорошим радиоприемником, машиной? Я ответил, что у меня этого нет, и он, обиженный, укатил в другую часть за получением трофейной дани. В теплый майский день я съездил в штаб фронта и разыскал здесь своего друга Салмина. Он обрадовался встрече и сказал, что при первой возможности уйдет из армии. И мне, сказал он, лучше перейти на гражданскую работу, так как с моим характером трудно служить в армии и прислуживаться. «Поедем со мной в Краснодар и найдем тебе там работу преподавателя или по истории партии, или по ботанике — везде нужны такие люди». Я ответил ему, что из армии меня не отпустят как кадрового работника.

Кончился май, незаметно наступил июнь. День за днем шли занятия, учеба, отдыхали мы по воскресным дням. По железной дороге мимо нас беспрерывно шли товарные поезда с оборудованием заводов. Здесь, под Веной, в предгорьях Альп, гитлеровцы спрятали много заводов в подземельях. Работавшие на них угнанные немцами рабочие сообщили об этом нашей военной администрации, и немецкое оборудование вывозилось теперь в Советский Союз. В те дни в дивизион неожиданно вернулся из Советского Союза шофер Павлов, раненный в Будапеште. Он рассказал, что лечился в госпитале под Москвой, из приказа о взятии Вены узнал, что наша бригада под Веной, и добился разрешения ехать в бригаду. А из Москвы отправлялась в Вену колонна из 500 новых «Студебекеров» с двумя шоферами в каждом. Колонне по приказу Сталина дали «зеленую улицу», и она за двое суток, с остановками только для заправки бензином, прибыла в Вену. На эти машины погрузили оборудование автомобильного завода и увезли в СССР. Павлов был веселым, находчивым человеком и одним из лучших шоферов в бригаде. Его определили на боевую машину.