Георгий Зангезуров - У стен Москвы

— Есть, как же…

— Дайте попить. А то все во рту пересохло.

— Я сейчас… сейчас принесу, — ответила девушка и скрылась за калиткой. Через минуту она уже снова была на улице. Зачерпнув из ведра полную кружку воды, сказала: — Пейте, пожалуйста…

Александр потянулся рукой к кружке. Но в это время позади них раздался чей-то властный голос:

— А ну-ка стой, Нюша!

Кожин обернулся. От ворот соседнего двора быстрым, твердым шагом шла к ним высокая, темнолицая женщина лет сорока пяти. Она была в больших мужских сапогах и теплом сером платке.

Подойдя к Нюше, она вырвала из ее рук кружку, ведро и всю воду выплеснула на землю.

— Не дам. Нет у нас воды для них! — сказала она и с гневом посмотрела на Кожина.

— Вы что, тетя Даша?.. Разве можно отказывать им в кружке воды? Это же не по совести… — краснея, сказала Нюша.

— Не дело делаешь, Дарья, — произнес худощавый дед с большой суковатой палкой в руках. — Они животы кладут за нас, а мы им кружку воды жалеем.

— «Не по совести»? «Не дело делаю»? — набросилась на них женщина. — А они по совести с нами поступают?.. На кого они оставляют нас? Вот шестилетнего Андрюшку моего, — показала она на мальчика, прижавшегося к забору и во все глаза смотревшего на военных. — Или, скажем, тебя с больной матерью, от которой ты и шагу сделать не можешь! На кого они оставляют всех нас? Чтобы враги издевались над нами? Мучили и убивали? Так, что ли?

Кожин был потрясен. Суровые слова этой женщины острой болью отдались в сердце. И с этим ничего нельзя было поделать. Никакими словами невозможно было оправдаться перед этой женщиной. Разве можно было объяснить ей, что там, позади, у автострады и на выгоревшем лугу, его батальон держался целых семь дней, что на том клочке советской земли остались лежать сотни его товарищей… Что и у них были дети, отцы, матери, любимые девушки… Женщина не поняла бы этих слов. Она думала только о том, что та армия, которая должна была отстоять ее деревню, дом, семью, уходит и оставляет ее детей беззащитными. Только об этом думала она сейчас, только это волновало ее.

Уткнув взор в землю, Александр молчал. Не проронил ни слова и Воронов. Только Асланов не мог вынести такой незаслуженной обиды. Бледный, злой, разъяренный, Вартан выступил вперед и сказал запальчиво:

— Я очень люблю свою мать, гражданка. Очень. Но если бы она поступила вот так же, как вы, я убил бы ее. Своими руками убил. Такое… такого не было с тех пор, как стоит земля. Не было! Это Асланов вам говорит. Кто может поверить, что русская женщина не дала глоток воды русскому, советскому воину? — волнуясь, с трудом выговорил командир батареи. А потом все-таки не сдержался, резко бросил ей в лицо: — Плачешь, что оставляем тебя с сыном?.. А почему не эвакуировалась? Фашистов ждешь?.. — Асланов понимал, что говорит не то, что следует, но уже не мог остановиться. — Для них бережешь холодную воду, молоко, продукты?

— Прекрати, Асланов! — приказал Воронов. — Как я могу прекратить, если она…

— Ладно, Вартан, хватит, — сказал Кожин и обернулся к плачущей Нюше: — Спасибо тебе, девушка. Огромное спасибо… — И, круто повернувшись, зашагал к восточной окраине села.

— Э-эх, люди!.. — выдохнул Асланов и последовал за командиром.

Воронов постоял еще немного и пошел за своими друзьями. Но вскоре его догнала Нюша. Вытирая слезы, она сказала:

— Вы не обижайтесь на тетю Дашу. Она хорошая, добрая. Только… горе у нее большое. Похоронную получила на мужа, вот и ожесточилась. А так она совсем, совсем другая. И остались мы в селе по необходимости. У меня мать прикована к постели, а она колхозное добро бережет. Все зерно зарыла, чтобы фашистам не досталось, и инвентарь тоже. Многие уехали из села, а какие в леса вместе с партизанами подались. В селе совсем мало осталось людей.

— Я понимаю, Нюша. Понимаю… Ты не волнуйся. Иди. Спасибо тебе.

Уже за околицей Воронов догнал Кожина. Когда Иван Антонович поравнялся с ним, тот обернулся и злыми глазами посмотрел на него:

— Ну что, комиссар?.. Слыхал? Видел, как некоторые встречают нас?

— Ты путаешь. Не встречают, а провожают. Провожают тех, которые не отстояли этот клочок земли, это село, не сумели защитить этих людей от врага.

— «Защитить». А может, она ждет не дождется фашистов. От такой стервы всего можно ожидать.

— Правильно, командир. Такая ведьма на все способна!.. — поддержал Кожина Вартан.

— Глупости. Ни черта вы не поняли! — разозлился Воронов.

— Я не понял? — с обидой спросил Александр.

— Да, ты. Если бы не вы, я бы расцеловал ее за то, что она сделала. А вы что же хотели? Мы оставляем эту девушку, этих людей, а они должны бросаться нам на шею, с хлебом и солью провожать нас? Так, что ли?

Кожин не ответил. Он чувствовал, что в словах комиссара есть большая доля той горькой правды, с которой, видно, придется еще не раз столкнуться на этой длинной и трудной дороге войны.

В кабинете было прохладно. Тускло, вполнакала, горел электрический свет. Командующий сидел за письменным столом и, обхватив большую седую голову руками, угрюмо смотрел на развернутую перед ним карту.

Гитлеровцы бросали на московское стратегическое направление все новые и новые силы. Только против одной его малочисленной, еще полностью не укомплектованной армии действовала целая армейская группа, поддерживаемая большим количеством танков и авиации. Силы этой группы по численности личного состава, танков и артиллерии в два с лишним раза превосходили силы его армии.

Как ни стойко оборонялись солдаты, как ни упорствовал сам командующий, в районе Березовска сложилась трудная обстановка. Немцы, прорвав оборону, подошли к городу и охватили его с трех сторон. С некоторыми частями была потеряна связь. Дивизия Полозова оказалась рассеченной. Пехотный полк и артиллерийский дивизион дрались в окружении. Полчаса назад группа немецких танков с десантами автоматчиков прорвалась с северо-запада к окраинам города и завязала уличные бои.

«Не оправдал я доверия москвичей, — с грустью думал командующий. — Не сумел удержать противника…» Да, его малочисленная, еще не сумевшая как следует закрепиться армия задержала фашистов на неделю. Но ведь можно было, наверное, продержаться и больше, воевать лучше. Сколько же можно отступать? Гитлеровцы захватили уже огромную территорию советской земли, отбили у нас тысячи деревень и сел, сотни городов, почти вплотную подошли к Москве. А почему? Где наша ошибка? В чем?..

Русский генерал хмуро разглядывал синие стрелы, в нескольких местах пронзившие линию фронта его армии, а в это время с большой, отпечатанной на хорошей бумаге фотографии, небрежно брошенной на карту, смотрел другой генерал. Чисто выбритое, холеное сухощавое лицо. Волосы зачесаны на две стороны. Тонкий, хрящеватый нос, тонкие черты лица. Тонкие, сжатые губы. Острый, ехидный взгляд.