Сергей Кольцов - Тихая разведка

— Роттенфюрер, — произнес Черемушкин, указывая на Сабурова, — идете с нами. Вы же гауптшарфюрер, — кивнул он Касаткину, — действуйте по расписанию. Все. Выходим через четверть часа.

— Слушаюсь. — Старший сержант, принимая стойку «смирно», лихо щелкнул каблуками тяжелых ботинок. — Разрешите перекур, гауптштурмфюрер?

Гауптштурмфюрер махнул рукой и чертом посмотрел в сторону гауптшарфюрера. Это был условный для остающихся разведчиков сигнал: «Быть настороже и готовым к любой ситуации».

Серовато-черная, лоснящаяся от избытка влаги лента шоссе на отрезке Станичка — Калинич, вопреки ожидаемым разведчиками прогнозам, не была пустынной: со стороны хутора медленно двигался бронетранспортер, на борту которого на сидениях находились около полутора десятка вооруженных до зубов немецких солдат. Обнаруженные ими неподалеку от домика заставы люди в камуфляжной защитной одежде не вызвали у десанта немецкой боевой машины ни малейшего подозрения. Минуты две-три спустя, теперь уже со стороны Станички, не спеша, на малой скорости, проследовал приземистый броневичок — обычно используемый линейными частями в разведке.

— Похоже, птички вещие запорхали, — глядя вслед прошедшим машинам произнес Касаткин.

— Хлопцы! Совсем не так, не по нашей раскладке получается. Что еще будет! На сердце будто кошки шкребутся, — не теряя бодрости и оптимизма, признался Цветохин, придерживая висевший на шее ручной пулемет «МГ» с двукоробчатым магазином.

— Наши там что-то рассусоливают со штабами. Надо же индюку сопливому, безпортошному нам навстречу!.. Судьба! Это она, злодейка! — неторопливо, вполголоса рассуждал Игорь Мудрый.

— То, может, и к лучшему. Приступать с завязанными глазами и к отлаженной работе — проблема. А такая, какая предстоит сегодня, — мудрено. Правильно поступает командир. Кто-нибудь да вырвется из клетки… Понимать надо. — Выразил свое мнение Касаткин и оглянулся на окна домика заставы.

— Не дрейфь, Михаил! Разговор только для нас. Немцы не слышат. Командир наш — голова! Мужик правильный. Есть у него это самое… печки-лавочки. Выскочим, — убежденно заверил товарищей Аркадий Цветохин.

— Наталья! Что, Наталья: умнейшая, боевая деваха. Капитану мало в чем уступит. Бывает же, ребята, — по сердцу и по духу. Оба — что он, что она… — жарко заговорил Сергей Антонов.

— Постой! Загомонили в домике. Слышно: герр гауптштурмфюрер… Черт возьми! Растут наши шансы! Слышите! Морзянка дятлом засыпала. Не разберешь…

…При виде входивших в комнату незнакомых офицеров СС молоденький, из судетских немцев радист, будто юнец из гитлерюгенда, очумело вскочил с места от молчавшей в этот момент рации и вскинул руку в нацистском приветствии.

В первой комнате напротив стола висел в самодельной рамке портрет Гитлера, во второй, значительно большей, при входе с правой стороны виднелись двухэтажные деревянные нары, примерно, на восемь человек. Там же за столом на некрашеных табуретках сидели трое рослых молодых солдат, играющих в домино. Слева от них, в углу, высилась ружейная пирамида с ручным пулеметом «МГ» с однокоробчатым магазином и пятью автоматами «шмайссер». У пирамиды стоял продолговатый раскрытый ящик, в котором в обоймах и навалом лежали винтовочные патроны и ручные гранаты «пасхальные яйца».

Завидев входящих незнакомых офицеров СС и своего начальника, солдаты, оставив домино, резко поднялись, заученно стуча каблуками сапог и пяля глаза на спутницу гауптштурмфюрера СС. Один из игравших, мрачного вида солдат, с нижней раздвоенной заячьей губой, утиным носом на прыщавом лице и светлыми, неопределенного цвета глазами, внимательно всмотрелся в гауптштурмфюрера, повел головой в сторону пирамиды.

Курт Кельман осмелел в стенах заставы и задавал гауптштурмфюреру вопрос за вопросом:

— Вы говорите, что относитесь к семнадцатому отдельному батальону специального назначения? Не могли бы вы уточнить, в каком районе расквартирована ваша часть?

— Трудный вопрос. Задайте что-нибудь полегче, ибо он в компетенции начальника гарнизона Станички. Только от него получите предельно точный ответ. Что вы вдруг запетушились в стенах своей резиденции? Непорядок, обершарфюрер.! — ответил Черемушкин, сознавая подступающий роковой час и думая, как же сбросить петлю, наброшенную Куртом Кельманом, и заняться настоящим делом.

Заработала на столе рация, и Коврова на слух из сигналов «морзянки» стала строить слова. Немецкая радиостанция передавала открытым текстом: «Всем постам, патрульным группам, заслонам, подразделениям. Всем, всем, всем!.. Штаб особой группы Клекнера дает ориентировку: в пределах шоссе Станичка — Кобылино может действовать дерзкая по свойству маневра русская разведгруппа. Некоторые приметы ее командира…».

Угреватый немецкий солдат с утиным носом и заячьей губой, глядя на гауптштурмфюрера и его спутницу — штурмфюрера, изрек:

— Не знаю, какие законные воинские звания вы оба носите, но то, что вы оба русские разведчики — определенно. Помните устроенное вами побоище у озера Лисичьи Васильки, — последние слова он договорил в броске к пирамиде.

Реакция Глеба Сабурова, стоявшего в дверном проеме, при входе в первую комнату извне была поразительной. Промедление с открытием огня значило получить битую карту и никаких шансов на спасение. С плеча, не снимая пулемета, он хлестнул с ручника короткой очередью. И все!

Черемушкин и Коврова держали под прицелом пистолетов испуганных и жалких обершарфюрера и радиста.

Входная дверь распахнулась. На пороге в помещение заставы вошли двое: Игорь Мудрый и Сергей Антонов. Сразу поняли, что произошло.

— Вокруг тихо? — спросил Черемушкин.

— Подозрительно. Но ни звука. На часах семь утра, командир, — доложил сержант Мудрый.

— Займитесь пленными. Кляп, да поплотней! Свяжите — и в лес. Обоих — к дереву! Не трогать! Все! Аллюр три креста!

Спешно подошел Касаткин:

— Командир, со стороны Станички приближаются несколько машин и мотоциклов. Не ясно только, кого несет…

— Все по местам. Действовать самостоятельно, как условились. Не дай Бог выпадет осечка. Со мной остается Антонов. Мы-то рассчитывали на появление Вайса в более ранний час. — Втайне он надеялся, молился, но не торопил судьбу, чтобы вышло так, как было задумано, иначе все рушилось, превращалось в прах. И не только надежда на возвращение, но и выстраданная мечта на жизнь.

Разнеслась трескучая дробь дятла — сигнал, которого с замиранием сердца ждали. Трещотка, сработанная Касаткиным, с удивительной точностью имитировала голос неугомонного лесного санитара.

Переглянувшись с Ковровой и Антоновым, Черемушкин вынул из кобуры «вальтер» и снял его с предохранителя, а второй, той же системы, сунул в правый карман френча. Глядя в глаза Ковровой сказал просто: