Сергей Кольцов - Тихая разведка

— Слушаюсь, товарищ лейтенант! — Сразу же, как будто и не спал, отозвался тот, беря в руки автомат и бинокль.

Ефрейтор Юлаев, татарин по национальности, несмотря на свой тридцатидвухлетний возраст прозванный разведчиками «дедом», пришел в дивизионную разведку из полковой по приглашению подполковника Кондрашова. Был он под стать двухметровому великану Рувиму Ласточкину, только чуть-чуть пониже. Кряжистая, широкая в плечах и узкая в талии фигура ефрейтора таила в себе, казалось, неиссякаемый запас энергии. Ахмет отличался молчаливостью. Его грубо скроенное, скуластое лицо носило следы перенесенной оспы, но затаенная, застенчивая улыбка, светло-коричневые под черными полукружьями бровей глаза скрашивали этот недостаток и говорили о надежности в любом трудном деле. Он многое умел. Его искусству бросать ременную петлю — лассо, так что она молниеносно схватывала намеченный предмет, товарищи не переставали удивляться.

Когда Юлаев ушел на пост, Черемушкин, полузакрыв глаза, стал думать о своих товарищах… Телочкин спал беспокойно, свернувшись калачиком под плащ-накидкой, и, время от времени меняя положение, толкал головой в плечо рослого Ласточкина. Испачканное глиной лицо его то светлело, как у беззаботного ребенка, то вдруг становилось мрачным и насупленным. Он облизывал губы, словно от жажды. Румянцев, наоборот, спал крепким, здоровым сном смертельно уставшего человека, не выпуская из рук покрытого каплями росы автомата. Он по-смешному выпячивал губы и тихонько посапывал. Рувим Ласточкин лежал на спине, вытянувшись во весь рост и прикрыв глаза пилоткой. Его крупная, правильной формы голова с коротко остриженными под «бокс» черными, как смоль, волосами покоилась на вещмешке, втиснутом под узловатые древесные корни. Черемушкин посмотрел на Наташу, так нежданно-негаданно разделившую с разведчиками свою судьбу. Лицо ее было каким-то мечтательным. Видно, сладкое сновидение охватило девушку целиком, придя из далекой теперь, довоенной жизни. И тут он заметил на ее щеке деловито снующего муравья. Наташа потешно сморщила нос. Лейтенант беззвучно рассмеялся и потянулся рукой за сухим стебельком травы, чтобы согнать непрошеного гостя. Муравей, словно поняв намерения человека, сбежал со щеки на землю. Голова к голове, касаясь волос Ковровой своим огненно-рыжим чубом, спал Щегольков. И оба они почему-то показались ему братом и сестрой.

Черемушкин осторожно тронул рукой плечо дремавшего рядом с ним старшины Двуреченского. Тот вздрогнул, слегка сжал ладонью лицо, прогоняя сон, и вопросительно посмотрел на лейтенанта.

— Послушай, Егор! Сегодня, сейчас же, не теряя времени, ты должен с намеченной группой уйти в партизанский отряд. Ты знаешь координаты. Выходишь к южной окраине Егорино. Но на пути лежит озеро. Реши, стоит ли его переходить вброд. На карте пестрят знаки, указывающие на его заболоченность. От Егорино до железной дороги, связывающей станции Ширино и Лопатино, два километра. Теперь, видишь на карте монастырь? Ты, Егор, не доходишь до него. Он остается правее и северо-западнее от тебя. Группа под прямым углом меняет направление, переходит железную дорогу и следует к хутору Камышиха. Обойдешь хутор с левой стороны. Посмотри — на твоем пути сплошные лесные массивы. Так что внезапное столкновение с гитлеровцами здесь почти исключено.

— Это женский монастырь? — сдерживая улыбку, спросил Двуреченский.

— Не знаю, женский ли, мужской… Какая тебе разница? — Недоуменно проговорил Черемушкин.

— Не говори, командир! Если женский, то очень хочется и с монашками за руку поздороваться. Женским духом напитаться. Эх, елки точеные! Они, поди, прозрачные, как льдинки на солнышке! — Старшина подмигнул Черемушкину. Глаза его весело блестели.

— Что-то не припомню за тобой подобных интересов, старшина, — усмехнулся Черемушкин. — Задачу усвоил?

— Как пионерскую клятву, командир! Все будет — тик-так.

— Но это еще не все… Карту с полевой сумкой унтерштурмфюрера Маллона прихватишь с собой. Если будет очень «жарко», сумку и все, что в ней находится, оставишь. Может всякое случиться. То есть, — он посмотрел в глаза Двуреченскому, — ты понял меня, Егор?

— Как не понять, командир! Живым врагу разведчик не сдается.

— Свою же карту, как и свои жизни, беречь до конца… Это и приказ, старшина, это и просьба. Для наших карта эта, как понимаешь, стоит дорого.

— Прочно усвоено, командир. Но вот имеются у меня некоторые соображения…

— Давай выкладывай! — Заинтересованно согласился Черемушкин.

— Захваченная нами карта и все ее данные, как мне лично кажется, смодулированы при докладе на совещании, например, начальников штабов соединений и отдельных частей. Состоялось оно скорее всего при штабе моторизованной бригады и имело конкретную цель — окончательно выяснить готовность к контрнаступлению. Начальник штаба группы мог экстренно отбыть в свою резиденцию, а по случайной ошибке или стечению обстоятельств оставил продублированную карту у начальника штаба бригады. Затем поступил приказ: карту как совершенно секретный документ не уничтожать, а срочно нарочным доставить по назначению. Отсюда и появление на дороге в ночное время лейтенанта СС Маллона…

— Ты как прочитал мои мысли, Егор. Может, именно так и произошло. Только добавлю: штаб фашистской группировки расположен где-то совсем рядом с моторизованной бригадой. В каком населенном пункте, для нас остается пока тайной. Это предположение вызвано не только интуицией, но и построено на расчете кратковременного пребывания унтерштурмфюрера СС Маллона в пути. И все же тут много неясного. Кстати, в твоем вещмешке хранится взятое нами на случай обмундирование унтер-офицера от инфантерии. Второй комплект — рядового гренадера — у старшего сержанта Румянцева. Думаю, они нам пригодятся…

— Что-нибудь замышляете интересное? — спросил Двуреченский.

— Зреет мыслишка одна, Егор. Мозгую, как оставить фрицев с носом, хотя бы временно не иметь за собой «хвоста».

— Рискуешь, командир… Немцы — не олухи царя небесного.

— Мне нужно, чтобы они поверили, пусть на короткое время, но поверили, что сведения о присутствии в их глубоком тылу советских разведчиков не соответствуют действительности. О том, что они могли знать о нашем появлении, говорит сам факт нападения на самолет «мессершмиттов». Иначе как понимать случившееся с нами?

— Ну, что ж, Евгений, наступило время будить ребят и прощаться. Пора в путь-дорогу. Пусть хранят вас боги… Встретимся ли? — с затаенной грустью произнес Двуреченский, положив свою руку на плечо Черемушкина.

— О чем ты это, друг мой? Жить нам еще долго — впереди столько дел! Уйти из жизни в такое время — дезертирство…