Сергей Фрёлих - Генерал Власов: Русские и немцы между Гитлером и Сталиным

С самого начала ложь, страх и система доносов были основами большевистского государства. Одновременно с террором пришедшие к власти делали ставку на марксистско-ленинское воспитание народа. В этом отношении Сталин оказался выдающимся мастером.

Это воспитание начиналось с детского сада. Оно имело целью создание так называемого «хомо советикус», то есть такой человеческой породы, которая была необходима для продолжения коммунистического режима. Для того, чтобы понять все значение происходившего, я считаю долгом привести такой случай.

В 1940 году, когда Красная армия вступила в Латвию, моя восьмилетняя дочь ходила в Риге в начальную школу. На одном из первых уроков при новой власти было приступлено к выяснению политической ориентации детей. Придя домой, дочка об этом рассказала:

— Папочка, ты знаешь, о чем меня сегодня спросили в школе?

— Нет, — ответил я. — Как я могу это знать!

— Меня спросили: кого я больше люблю — папу или маму, или великого Сталина?

Я был так смущен, что промолчал, но девочка продолжала:

— Знаешь, что я ответила? Великого Сталина. Что ты думаешь, правильно ли это?

Я только нашелся сказать: «Да, это было правильно». Но девочка не кончила: «Ты знаешь, папа, это ведь неправда! Я вас с мамой люблю больше, чем Сталина».

Продумайте хорошенько этот разговор! Ребенок в школе солгал, чтобы не создать угрозы для родителей, и дома его за это, поколебавшись, одобрили. Отец боялся сказать лишнее слово, а ребенок сделал первый шаг к превращению в «хомо советикус».

А вот другой пример. В первом же учебнике, введенном советскими оккупантами в Латвии в начальных школах, приводится рассказ о крестьянском мальчике Павлике Морозове. Он донес на своего отца, который на уже убранном поле пытался подобрать оставшиеся колосья. Во всем мире это считается правом бедняков. Во время нашего бегства из Латвии в Германию члены моей семьи тоже подбирали зерна, которые находили на убранных полях. Но в Советском Союзе к этому относятся по-другому. Там отца Павлика обвинили в краже социалистического имущества и присудили к пяти годам принудительного труда. Поступок Павлика Морозова, который донес на своего отца, был использован как доказательство «высокой социалистической сознательности» и был рекомендован ученикам как пример для подражания. Этот случай был дальнейшим, еще более важным шагом в создании «хомо советикус».

А вот, под конец, еще один рассказ моего друга. При вступлении советских танков в Ригу двое людей было задавлено, что и не удивительно при дикой езде красноармейцев. Эти два несчастных случая были использованы, чтобы начать процесс против высших чиновников рижской префектуры. Было выдвинуто обвинение против 18 полицейских чинов (все латыши) в преднамеренном убийстве двух рабочих. Очевидно, новые хозяева искали любого предлога, чтобы расправиться с латышской полицией.

Для того, чтобы создать для этого нужные настроения во всех предприятиях, в том числе и в фирме Волфшмидт, где служил мой приятель, начали созывать собрания рабочего коллектива. На них подвергалась страшной критике жестокость латышской полиции. Выступления главных обвинителей неизменно заканчивались требованием к собравшимся принять резолюции, согласно которым суд должен был приговорить 18 «подлых преступников» к высшей мере наказания. Другими словами, каждый присутствовавший должен был подать голос за казнь ни в чем неповинных людей.

Мой друг был поставлен перед ужасающей дилеммой: подать голос против резолюции было совершенно невозможно, но и воздержаться от подачи голоса значило возбудить против себя преследование, и при этом пятеро его детей могли потерять своего отца. А с другой стороны, как же мог мой друг высказаться за казнь невиновных?! Но ведь его голос, поданный против, помочь им не мог. И мой друг поднял свою руку вместе с другими — за смертный приговор…

Около двадцати рабочих, которые воздержались от подачи голоса, сразу же погнали в другое помещение, где их всех переписал чин НКВД. Мой друг об этом мне рассказывал. «Когда они поодиночке проходили мимо нас, проголосовавших за смертный приговор, я чувствовал, как они нам — предателям — плевали в душу». И сам он понимал, какой громадный шаг он сделал при таком поведении на пути от порядочного человека к «хомо советикус». А ведь такое поведение шизофреника с уничтожением личного достоинства не было редкостью.

Меня всегда удивляло, как большевикам с их физическим и психологическим террором не удалось превратить в массе русского народа задуманный тип «хомо советикус» в идеальную, достойную примера фигуру. Здесь не помогли ни атеистическая пропаганда, связанная с марксистско-ленинским воспитанием, ни издевательство над всеми религиозными И устарелыми этическими основами. Ничто не смогло в пределах владычества большевиков окончательно потушить в людях веру в Бога.

Кто хочет понять Власова как генерала и человека, должен учитывать две вещи. Прежде всего, его десятилетиями продолжавшееся воспитание в духе «хомо советикус». Оно вело к усвоению замаскированного поведения, становящегося второй природой, сводившегося к тому, чтобы думать одно, говорить другое и, в конце концов, делать третье. И одновременно отчаянное сопротивление против усвоения такого поведения, целиком противоречащего природе человека, которого большевики могли добиться только применением систематического террора. Эти два психологических явления объясняют, каким образом было возможно, что многие тысячи советских граждан во время Второй мировой войны решились в немецкой форме, то есть в форме врага, вести борьбу против сталинского режима с оружием в руках, даже против своих братьев и друзей.

Было бы фарисейством поверхностно объяснять духовный процесс в головах этих людей склонностью к оппортунизму или страхом голодной смерти в немецких лагерях военнопленных. Конечно, это играло известную роль для этих людей, как и для большинства соратников Власова, но для всех них «Власовское движение» было последней, все решающей надеждой. Недаром Власов не только им, но и вообще всегда говорил: «Никогда не поздно начать спасать народ».

С 1945 года многое изменилось на свете, как и в Советском Союзе, Подросшие поколения не знают по собственному опыту всех ужасов сталинского периода. Они не чувствуют в тогдашней мере страха перед режимом. В Советском Союзе теперь решаются использовать редкие ныне существующие возможности для того, чтобы отстаивать индивидуальные нрава не только для себя, но и вообще для человека.

Благодаря Солженицыну и ряду других людей, которые выступают в защиту «жизни без лжи», можно надеяться, что русский народ обретет вновь свои основные права, применяя которые он сделал свой вклад в мировую культуру, и восстановит свое самосознание.