Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

На этом беседа закончилась без малейшего воспитательного эффекта, комиссия двинулась дальше, и все было без сучка и задоринки.

Комиссия пробыла у нас три дня. Один из членов комиссии, какой-то начальник из Комсомольска, когда уже, как поняло наше начальство, не было нужды прятать своих «зачумленных» работников (с 58 статьей), просмотрел у меня пачку нарядов и не нашел в них туфты (иначе, чтобы я был за спец?).

Перед отъездом комиссия провела секретное собрание вольнонаемного состава колонны, а ее глава, московский полковник, произнес речь, которую, несмотря на секретность, я передаю в изложении.

«Вы все сразу, конечно, поняли, что мы приехали из Москвы не для того, чтобы посмотреть на траншею и трубу. Мы приехали для того, чтобы проверить, как выполняются приказы Министерства внутренних дел и вообще политика партии в отношении заключенных, осужденных за контрреволюционные преступления по ст. 58 УК РСФСР. И сделали мы это по сигналу, поступившему отсюда же.

И что мы здесь увидели. А то, что у Анацкого весь инженерно-технический персонал замещен 58-й статьей. В то же время я знаю, что это одна из лучших колонн строительства. Я разговаривал с твоими прорабами и нормировщиками (это он загнул — со мной он не разговаривал). Все они люди квалифицированные и добросовестные. И что будет, если я прикажу тебе, Анацкий, убрать всю 58-ю на общие работы? Что будет с производственными показателями? А кто будет сдавать в срок установленный партией и правительством нефтепровод?

Конечно, приказы Министерства и решения партии выполнять надо, но одно дело выполнять их под Москвой, а другое — выполнять их здесь, на большой стройке, а вольнонаемных тут, кроме нанайцев, нет, а из заключенных других статей никого не подберешь. Вам я, товарищ Анацкий, говорю, что никого из своих «фашистов» не трогай, хотя я в акте проверки что-то напишу, что принять меры, ну и так далее.

С тобой Аникин, дело другое. У тебя тоже все каптерщики, кладовщики, повара, банщики — тоже из 58-й статьи. Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что честные, дисциплинированные. Но заменить банщика, это не то, что заменить прораба или экономиста. Так что, заменяй не торопись — но заменяй. В акте я насчет этого контингента запишу попроще.

Теперь — другой вопрос. Что делать с этим комсомольцем-добровольцем, что нам аж в Москву такую телегу накатал. Наше собрание секретное, но через неделю все блатные будут все знать, и они этого паскудника прирежут без всяких рассуждений. Так что, вы, из Комсомольска-на-Амуре, быстро-быстро, в 2 дня уберите его отсюда, куда глаза глядят».

Наверное, читатель догадался, что этим «писателем» был мой молодой, растущий помощник!

Полковник хорошо понимал свое дело, когда опасался, что моего помощника блатные прирежут через пару дней.

Я во многих произведениях и не один раз читал, как в лагерях всякие блатные убивали вольнонаемных работников за какие-нибудь пустяки, а то и просто так, проигравши в карты. Думаю, что это преувеличение, я за все время моего пребывания в ГУЛАГе таких случаев не знаю.

Но этот случай был особенный. Крупные и авторитетные блатные очень беспокоились о своих «заработках» и, что более важно, о зачетах рабочих дней, что приближало свободу, а то и другое зависело от производственных показателей колонны (что зависело от Анацкого) и «хорошего» нормирования (что зависело от меня). Подлая бумага моего помощника как раз и наносила удар по Анацкому и по мне. Это воры в законе, которые никогда дураками не были, все отлично понимали, а насчет скорости, с которой они принимали решения, а потом исполняли их, сомневаться не приходилось.

Через день после отъезда комиссии уехал и мой помощник, причем куда-то очень далеко. Позже мне сказали, что его уволили из системы ГУЛАГа. Видимо, были опасения, что в лагерях его найдут, где бы он ни был.

Таким образом, я вновь остался без помощника, но через какое-то время я себе подобрал парня из зэков.

Наша зона была полностью закончена строительством. Здание конторы и барака для АТП также было введено в строй, и мы все переместились в свой барак. Наши с Володей Тимкиным топчаны стояли рядом, он много рассказывал мне о своей работе в Кировской области, постоянно пародируя вятских жителей с их смешным диалектом… «Мы вячкие, ребята хвачкие, семеро одного не боимся».

Работы по нефтепроводу шли полным ходом, везде проводилась сварка труб в плети и изолировочные работы. Началась и укладка труб в траншею. Прорабом по укладке был Тимкин. Я видел, как это делается. Триста человек выстраивается в линию возле лежащей на бревне изолированной трубы, а Володя стоит на куче земли и тарзанячьим голосом командует: «Раз, два, взяли», и каждый раз труба руками подвигается сантиметров на десять. Только руками, никаких ломов, ваг или чего другого. Чтобы не повредить изоляцию.

Вот здесь и подстерегла Володю беда. На бровке находился огромный пень, и на его корчевание уже не было времени. Володя приказал срезать пень как можно ниже и положить на него покат — шестиметровое бревно, и двигать трубу по нему. Покат положили неосторожно, так, что его верхний конец свисал за пнем. Трубу двигали, и когда она резким рывком надвинулась на свисающий конец поката, тот взвился в воздух. Все бросились врассыпную, Володя подбежал к стоящей рядом лиственнице и стал под ней. И надо же было такому случиться, что покат ударил именно по этой лиственнице. Ветви лиственницы притормозили полет бревна, тем самым, можно сказать, спасли Тимкина от гибели, но он получил удар одним концом бревна по затылку. В бессознательном состоянии его принесли в зону, где ему оказали помощь. Он пришел в сознание, но никого не узнавал и бормотал что-то невразумительное. Через неделю ему стало лучше, он уже узнавал нас всех, но речь не вернулась. Его отправили в Циммермановку, но оттуда он возвратился с диагнозом «Природное заикание с детства».

Работать он не мог, но начальство колонны оставило его в нашем бараке, учтя его былые заслуги. Еще через месяц он уже выходил на работу и мог говорить, хотя и не очень понятно. Я уехал на освобождение раньше его, но даже к тому времени он не выговаривал звуки «Р» и «Л», и мы звали его «Воёдя-восьмеия». «Восьмерила» — по-лагерному симулянт.

Мы с Анацким работали душа в душу. Частенько происходили вот такие случаи. Заходит он ко мне и, вздыхая, говорит (не привожу опять его речь дословно): «Вот такую работу мне нужно сделать за неделю, но трудно. Хочу хлопцам посулить за эту работу 151 %. Сделаешь?» Отвечаю: «Завтра скажу!» И уж стараюсь на всю катушку.

Попробовал он поставить меня на чисто производственную работу и назначил прорабом на строительство лесопилки. Лесопилку я построил, но особого блеска не показал. По любым делам, где нужно было что-то считать или чертить, или писать, одним словом, трудиться на бумаге, я был несравненным асом, но непосредственно работать с живыми людьми у меня получалось очень средне: у меня не было организаторского таланта, я просто психологически не мог заставлять людей работать или принуждать их к этому.