Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

Приехала в тюрьму с продуктами и сменой белья для мужа. Подхожу к проходной, где принимают передачи. Женщина, услышав мою фамилию, сказала, что меня хочет видеть начальник тюрьмы. И добавила: «Не бойтесь, он просто хочет с вами поговорить?» Проводила меня за дверь, а дальше уже вели другие. Захожу. Вежливо предлагает мне сесть. Рассказывает, что была проверка из Москвы, и мой муж заявил, что жена о нем ничего не знает. Ей сказали, что его застрелили при попытке к бегству. И что прокурор разрешил свидание. Поверить не могу! Начальник тюрьмы, спросив, что я принесла для передачи, вызвал охранника и велел тому отнести осужденному чистое белье, а грязное принести сюда. Пока тот ходил, начальник мне сказал: «Не спешите бросать человека в беде. Здесь не сладко. Возможно и такое: сегодня мы на воле, а завтра сядем, и наоборот». И больше ни слова. Когда охранник принес белье, то я вскрикнула: «Жив! Запахло его потом. Да и нижняя рубашка в полоску». Начальник улыбнулся: «Вот и хорошо. Вы, наверное, думали, что и вас посадят». Конечно, я так думала и очень беспокоилась, а что же будет с сыном. Да и коллеги переживали за меня. На прощание он пожелал мне терпения и мужества.

Но одна беда ведет за собою другую. Золовка что-то готовила на плите, а сын играл да полу (год ему было), для игры она набросала ему разных вещей, куда попала и дамская сумочка. А в этой сумочке были все мои документы: паспорт, диплом и др. Сын увлекся паспортом и почти изгрыз его. Паспорт стал неузнаваем. Прихожу домой, золовка плачет, а сын заулыбался и тянется ко мне. Весь ротик синий. Что делать? Иду к директору и завучу, а затем в милицию. Следователь меня выслушал, а на объяснительной наложил резолюцию: «Выдать паспорт». Я к начальнику паспортного стола. Отказ. Возвращаюсь к следователю. Он сам пошел и вернулся злой:

«Да когда ж она сдохнет!?» Порекомендовал идти к начальнику милиции Морозову, который оставил объяснительную у себя для выяснения и сказал, когда прийти. И… потянулась резина.

Однажды в парке случайно встретилась с военкомом. Он расспросил о муже. Я рассказала ему историю с паспортом. Он пообещал поговорить с начальником милиции и сообщить результат. Опять уходит время! И тут военком сообщает, что Морозова за пьянку снимают с работы, и пообещал сразу же переговорить с новым начальником милиции, как только его назначат. Вскоре он попросил меня подойти к горкому, где будет совещание. Пришла. Села на скамейку. Жду. Военком и новый начальник милиции выходят последними и прямо ко мне. «Помогите, пожалуйста, этой женщине», — сказал военком и попрощался. «Идемте. Сейчас я узнаю, в чем дело», — сказал новый начальник. Зашли в кабинет. Он вызывает начальника паспортного стола. — Вы знаете эту женщину? — Да, знаю. Она просит заменить паспорт.

— Почему не заменили? Ведь есть заявление с объяснением и резолюцией следователя.

И тут Комоза стала непристойно обо мне и моем муже отзываться. Он оборвал ее и приказал: «Заменить паспорт немедленно!» И стукнул кулаком по столу. Пока выписывали паспорт, я наслушалась вдоволь криков и оскорблений. Ушла, еле сдерживая слезы. Зашла к начальнику поблагодарить его, а он извинился за доставленные мучения и переживания. После всего пережитого я поняла многое, чего раньше не знала. Есть люди — добрые и отзывчивые от природы, на которых почти не влияет разжигание классовой, социальной или национальной ненависти, независимо от их служебного положения. А есть такие, кто испытывает удовольствие от мучений, унижений, издевательств над себе подобными. В своей долгой жизни, как мне кажется, я научилась их различать.

В декабре 1991 года, исполняя свой долг перед казачеством, мы с женой участвовали в поставленном Центральным телевидением фильме «Долгая дорога из Фриули» — о казачьей Голгофе в Лиенце в 1945 году. Миллионы граждан России об этом ужасном событии узнали впервые. [1] Московское телевидение 17 и 18 декабря 1991 г. показало фильм A.A. Марьямова «Долгая дорога из Фриули» с участием Е.Б. и Л. Н. Польских о казачьей трагедии в Лиенце на Драве в 1945 году. Текст для настоящей статьи взят нами из двух писем Л.Н. Польского. Заголовок наш, Ред.

Немного нас осталось в живых. Я был в числе тех, кого обманным путем везли из Лиенца в Шпиталь на «совещание», а затем в Юденбурге выдали Сталину.

В сентябре в СМЕРШ г. Новосибирска была доставлена случайно и наспех сколоченная группа из пяти человек в составе сотника П. Гусева, ст. лейтенанта Н.С. Давиденкова, есаулов М.Г. Земцова и А.И. Погодаева и войскового старшины Л.H. Польского. Перед октябрьскими праздниками состоялся суд — судил нас военный трибунал Запсибво (Западно-сибирского военного округа, Ред.). Четверым из нас дали по десять лет, а Погодаева приговорили к ВМН (высшей мере наказания — к расстрелу, Ред.). По наивности своей он рассказал, как в 1919 году, будучи юнкером в войсках атамана Уральского казачьего войска генерала Толстого, принимал участие в Лбищенском рейде, приведшем к гибели Чапаева. А семью Погодаева — жену и девочек — отправили в ссылку.

После суда нас препроводили в Новосибирскую тюрьму, а оттуда вскоре перевели в знаменитую в «Архипелаге ГУЛАГе» пересылку. В этом новосибирском лагере готовился большой этап в Норильск; ждали весны, чтобы отправить его по реке на барках. Но меня Бог миловал — наш этап переадресовали на второй, послевоенный, БАМ (Байкало-Амурская магистраль, Ред.). Там я провел пять лет.

В 1950-м году, в связи с тем, что КГБ добился опротестования нашего приговора по причине его «мягкости», нас, «подельников», собрали в г. Молотове (Перми). Новое следствие было пустой формальностью, и нас вскоре отправили на суд ВТ СКВО (военного трибунала Северо-Кавказского военного округа, Ред.) в г. Краснодар. Везли нас как «особо важных государственных преступников», в условиях неслыханного комфорта — в отдельном купе столыпинского вагона.

Наше положение осложнялось тем, что в январе того же года неожиданно была снова восстановлена смертная казнь, отмененная в мае 1947 года. Меня очень тревожила мысль; не может ли это повлиять на нашу судьбу? Но всюду, особенно в ростовской пересылке, где в политической камере сидели сотни людей, зековская «просвещенная» мысль напрочь отвергала такую возможность.

— Ну что вы, — говорили зеки (заключенные, Ред.), — разве не знаете священного права Римской империи — закон обратной силы не имеет!

Оказалось же, что в нашей стране имеет. Об этом мне сообщил приставленный к нам адвокат, которого я до начала суда первым делом спросил — применяют ли на практике к старым делам этот новый закон о восстановлении смертной казни?