Николай Тимофеев - Трагедия казачества. Война и судьбы-5

В скором времени после высадки Американских войск во время Второй Мировой войны в Нормандии радио САСШ передало нижеследующее стихотворение, найденное у убитого солдата, личность которого в то время не была установлена. Но так как стихотворение было написано на русском языке, то и солдат этот, принадлежавший к составу русских батальонов, сформированных немцами, очевидно, был русским.

По утверждению бывшего офицера русских батальонов, находившихся в составе немецких войск в Нормандии, Игоря Соломовского, ныне проживающего в Бразилии, в Сан-Пауло, — автором этого стихотворения является убитый в первые же дни по высадке Американских войск унтер-офицер 642 батальона Александр Зацепа. Убит в 15 километрах от Атлантического океана, близ города, названия которого он не помнит, но в этом городе находится церковь, построенная Английским королем Ричардом Львиное Сердце. Другая церковь построена там же супругой короля Ричарда.

Послушай, Боже… Еще ни разу в жизни

С Тобой не говорил я, но сегодня

Мне хочется приветствовать Тебя.

Ты знаешь… с детских лет всегда мне говорили,

Что нет Тебя… и я, дурак, поверил.

Твоих я никогда не созерцал творений.

И вот сегодня ночью я смотрел

Из кратера, что выбила граната,

На небо звездное, что было надо мной,

Я понял вдруг, любуяся мерцаньем,

Каким жестоким может быть обман.

Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку?

Но я Тебе скажу, и Ты меня поймешь.

Не странно ль, что среди ужаснейшего ада

Мне вдруг открылся свет, и я узнал Тебя.

А кроме этого мне нечего сказать.

Вот только… что я рад, что я Тебя узнал.

На полночь мы назначены в атаку.

Но мне не страшно: Ты на нас глядишь.

Сигнал… Ну что ж, я должен отправляться…

Мне было хорошо с Тобой… Еще хочу сказать,

Что, как Ты знаешь, битва будет злая,

И, может, ночью же к Тебе я постучусь.

И вот, хоть до сих пор я не был Твоим другом,

Позволишь ли Ты мне войти, когда приду?

Но… кажется я плачу. Боже мой. Ты видишь,

Со мной случилось то, что ныне я прозрел.

Прощай, мой Боже… иду… и вряд ли уж вернусь.

Как странно… но теперь я смерти не боюсь.

Записал В. Владимиров.

(Перепечатано из журнала «Православное Обозрение» № 31.)

Где бушует холодная Драва

От растаявших выше снегов,

Разыгралась кровавая драма:

Выдавали на смерть казаков.

По приказу вождей-изуверов

И при помощи пуль и штыков,

Сразу выдали всех офицеров,

А потом рядовых казаков.

Выдавали людей англичане,

Был премьер-министром Черчилль.

Торг начался еще в Тегеране,

В Ялте смертный оформили «билль».

Обманули британцы Краснова,

Вероломно нарушив закон,

Офицеру поверив на слово,

Командиры погибли и он.

Были приняты строгие меры

Под давлением большевиков.

И солдаты, как дикие звери,

Избивали тогда казаков.

И толпа колыхалась, как лава,

Под напором сломался забор…

Заслужила морская держава

Несмываемый вечный позор.

За людей не считали несчастных,

Обездоленных страшной войной,

По приказу разбойников красных,

Выдавали насильно домой.

Обреченных бросали в машину

И поспешно везли на восток,

Приносили их в жертву рябому удаву,

Потому что удав был жесток.

Леденящая душу картина:

У реки мать с детьми на руках,

Проклиная убийцу — Сталина,

Вместе с ними исчезла в волнах.

А великие властной рукою

Подписали, скрепив договор.

Результаты — над Дравой рекою,

А великим — великий позор.

Где грохочет и пенится Драва,

По желанию наших врагов,

Отобрав и винтовки, и право,

На Голгофу вели казаков.

На голгофском кресте наши люди

Умирали. Их Мир не признал,

Ликовали в то время Иуды,

Наживая на них капитал…

Где рыдает над мертвыми Драва,

Там стоит обелиск небольшой…

Всем вам вечная память и слава,

Кто замучен безбожной ордой…

Где бушует холодная Драва

От растаявших выше снегов,

По приказу рябого удава —

Выдавали ему казаков.

ДОЛИНА СМЕРТИ

Долина Лиенца, Долина смерти —

Поет ночная тишина.

Хотите верьте, или не верьте,

Поет о страшных днях она.

О днях Неправды, о днях Позора,

Мир увидал зверя оскал,

Без колебаний и без спора —

Он казаков в жертву отдал.

И смерть явилась, и было горько

Понять, что вышло это так.

Что нас предали, что Запад только,

Себя спасти мог кое-как.

В угоду зверю Мир из-за страха,

Навек запачкал свою честь,

Но даже пытки и даже плаха

В душе убить не могут месть.

И день настанет… День долгожданный —

Напомнит Лиенц Миру опять.

Заставит случай, слепой и странный,

За слабость кровью отвечать.

ХАМ

Мы на чужбине горько плачем,

Но все же верим, все же ждем;

Эх, далека, ты, Степь Казачья,

Когда, когда назад придем.

Нет, мы ни в чем не виноваты,

Свой долг несем мы до конца,

Нам не забыть родной утраты,

Любовь всегда наша чиста.

Один безумец только может,

На день Свободу посадить,

Но как и чем это поможет,

Он сам не в силах объяснить.

Безумье, страшное безумье

В Степи господствует сейчас;

Как тяжелы часы раздумья,

Помилуй, Господи, Ты нас…

Спаси Ты нас от власти хама,

Он может много натворить.

Не даром долго и упрямо

Весь Мир он хочет победить.

А для чего? И сам не знает,

И не дано ему и знать.

Он только волю исполняет

Того, кто смел на Бога встать.

Но хам, как видно, просчитался,

И не исполнил он приказ,

Не весь Мир темным оказался,

Хоть ошибался много раз.

Страна Казачья, Ты, Родная,

Пришлось нам в жизни горевать,

Но не заставит сила злая

Нас в Тебя веру потерять.

«Жизнь собачья, да слава казачья!»

(Казачья поговорка)

I.

По просторам степным, там где каждый овраг

Помнит выкрики схватки кровавой,

От суровых и вольных ловецких ватаг

Зачиналась казачья слава.

Сказкой кажется повесть забытых времен.

Кто исчислит боев вереницы,

Что украсили Яик, разливистый Дон

И у гребней кавказских — станицы.

Безудержен был славы полет огневой

В царстве дружбы, войны и свободы —

В Запорожье, где Хортицы берег крутой

Окружили днепровские воды…

Окрыленные Славой Бессчетных побед,

На майданах собравшися вместе,

Говорили деды: «С Дону выдачи — нет!»

На угрозы боярской мести.

И хотя пролетели, как тучи, века,

Слава прошлого светит сурово: