Евсей Баренбойм - Доктора флота

Конечно, при желании всегда можно было найти кого пригласить. Анюта сразу перечислит десятка два возможных кандидатов. Но гости эти какие-то необязательные, с которыми его не связывает ни большая дружба, ни особая приязнь, а так себе — хорошие знакомые или сослуживцы. Два его заместителя по институту, в том числе всезнающий Шумаков, директор завода, с которым подружился в санатории, еще парочка Анютиных приятельниц с мужьями-учеными.

«А что если на этот раз собрать своих однокашников, живущих в Ленинграде? — внезапно подумал он и рассмеялся собственной мысли. — С Анютой обморок будет. Ведь в городе живет человек пятьдесят. Ну, сколько-то не придет — в отъезде, лето же сейчас, сезон отпусков. Но все равно соберется много. Без жен, конечно. Устроить мальчишник. Перед началом выстроить всех в две шеренги, учинить перекличку, как когда-то учинял Акопян, пусть каждый расскажет о себе. А потом обратится к ним с речью. Конечно, не на правах генерала и флагманского хирурга, а просто именинника и хозяина дома. «Дорогие ребята! — сказал бы он им. — Помните, как назвал нас начальник Академии на выпускном вечере? Он назвал нас «докторами флота». Где бы мы ни служили, в Ленинграде или Североморске, в океанских эскадрах или на атомных подводных лодках, в морских госпиталях или гражданских больницах — мы всегда остаемся докторами флота. За наш славный флот я и предлагаю первый тост!» Представляю какой поднимется после этого тоста шум. И обязательно попеть старые курсантские песни под гитару — «Софочку», «Джеймса Кеннеди» или «Турка»… Он повертелся в кресле, выбрав положение поудобнее, снова прикрыл глаза.

Нет, эта идея собрать всех однокашников-ленинградцев на день рождения у себя на даче явно не лишена смысла. Давно ни с кем он не разговаривал так откровенно, не чувствовал себя так легко и непринужденно, как недавно в Симферополе с Мишей. И с Алешей Сикорским он говорил откровенно, даже с Юркой Гуровичем, которого не видел бог знает сколько лет.

«Интересно, почему это так? — подумал он и сам попытался ответить на этот вопрос. — Эта дружба возникла тогда, когда мы были юны, чисты душой, одинаково бедны и равны. К ней не примешивалось ничто, что могло ее испортить — ни подхалимство, ни зависть, ни соображения карьеры. Уже потом, в процессе жизни, он часто из-за этого разочаровывался в новых друзьях. А юношеская дружба такой и осталась в памяти — чистой, ничем незамутненной…»

— Эх, Васька, Васька, обалдуй же ты, — пробормотал он, испытывая странное беспокойство от этих внезапно нахлынувших мыслей, от ощущения утраты того, что казалось вечным, неистребимым, само собой разумеющимся.

— Вы что-то сказали, Василий Прокофьевич? — спросил дремавший рядом Чистихин, открывая глаза.

— Да нет. Вспомнил кое-что. Когда летишь, о чем только не передумаешь.

В Москве прямо из Шереметьева он позвонил в Симферополь. Миши дома не было. К телефону подошел Антон, Он сообщил, что мама поправляется и уже понемногу гуляет по клинике.

— Привет родителям передай, — сказал Василий Прокофьевич, — Скажи, Васятка звонил. Вернулся из Австралии.

Он хотел сказать что-то еще, но подумал, что Антон неверно поймет его, и повесил трубку.

Жизнь без забот и печали (лат.)

Минреп — стальной трос, при помощи которого мина крепится к ее якорю.

Гектическая лихорадка (лат.)

Штейнах Эйген (1861–1944) — австрийский физиолог. Труды по пересадке и удалению половых желез, перевязке семенных протоков с целью омоложения. Отвергнуты практикой.

Название острова автором вымышлено.