Николай Наумов - На рубежах Среднерусья

— Для меня это не имело значения. Главное — я любила его и дождалась ответной любви.

— Но с хромым ни потанцевать, ни подурачиться.

— Ему сшили специальный сапог, хромота стала не так заметна. К концу войны нога, надеюсь, срастется крепко, и мы станцуем. Танцевать он умел. Ну, может быть, не сможет венский вальс, а медленный фокстрот — непременно.

— Уже что-то…

— Надежда всегда должна покалывать сердце, иначе любовь угаснет. Но, думаю, до конца войны танцевать будет негде.

— Ну, был бы кавалер, и на пяточке можно покружиться.

Чем больше девушки говорили о будущем, тем грустнее становились глаза многих. Когда началась война, у одних любимые уже служили год и два, у других — отняла война. А сколько осталось за линией фронта, так и не успев надеть солдатскую форму! А что будет, когда окончится война? Многим из девушек отстукает за двадцать пять. Пигалицы зачислят их в старухи и по праву молодых будут отбивать у них немногих, вернувшихся с войны.

Иные появятся в городах и деревнях победителями. Уже сейчас, особенно сталинградцы, грудь держат колесом, пристают так, будто фронтовички обязаны покоряться им лишь потому, что он обзавелся медалью «За оборону Сталинграда», а тем более орденом. Таких девушки не жаловали и давали от ворот поворот. Да, в плотном мужском окружении девушкам-фронтовичкам жилось нелегко. Многие все же соблюдали запрет на любовь, особенно в частях, где девушек было большинство, — в зенитных дивизионах и батальонах связи.

И все же любовь на фронте завязывалась. Изредка в батальонах, почаще в полках, где при штабе была медицинская рота, укомплектованная девушками. В дивизиях и корпусах условий для любви оказывалось побольше. Но опять же только для избранных, в основном для командиров и штабников, уже семейных, женившихся после Гражданской войны на сверстницах. Время и продвижение по службе разъединили их по уровню знаний, духовному развитию, а в разлуке их, сорокалетних, привлекали молоденькие фронтовички. Опытное ухаживание, положение, наконец, боязнь оказаться перестаркой в кругу молодежи, когда вернешься с фронта, склоняли девичью гордость перед генералом или полковником, порой убеленным сединой. В войну на молодых поменяли постаревших жен Конев, Малиновский, Воронов и еще кое-кто из высоких начальников. Вот и сейчас один за другим раздались условные посвисты, а один смельчак даже запустил в небо ракету. Несколько девушек насторожились, но не посмели идти на вызов любимых.

Один литератор, ведший передачу на телевидении, назвал жизнь без любви безнравственной.

Фронтовички, выходившие замуж за убеленных сединой, не грешили перед Всевышним. Важнее любви для них была семья, дети. И они следовали этому инстинкту. Правда, их называли оскорбительными словами. Но прошел десяток лет после войны, дурные слова отлетели, как шелуха, фронтовички стали гордо носить ордена и медали.

Немногие девушки вышли замуж на фронте. Но, вернувшись с войны, встретили желанных, которые не упрекали их за фронтовую службу. Наоборот, они знали: девушка, испытавшая на войне, почем фунт лиха, став женой, при всех невзгодах послевоенной жизни останется верной до могилы.

Мила настояла, чтобы Володя пошел к комбату и попросил у него коротенький отпуск — пора уже отвезти ее в Москву. Он несколько дней отнекивался (наступление же немцев на носу) и все же сдался. Комбриг ответил ему:

— Отпуск во время войны, да еще накануне наступления немцев! — удивился подполковник. — Ты что, Соболев?

— Милу надо отвезти к ее родным — она уже на шестом месяце.

— Причина, конечно, уважительная, но не могу. Твой батальон ведущий в бригаде… Не могу!

Комбат Соболев не стал настаивать. Уйти в отпуск, да еще накануне боев, прослыть сдрейфившим. И как он будет смотреть в глаза своим танкистам!

— Скажите Миле, что я у вас был, отпуск просил, но…

— Хорошо, сейчас вызову и постыжу отважную.

Мила враскачку направилась к комбригу. Володя остановился поодаль. В машине комбрига она побыла недолго, вышла со слезами.

— Я же тебе говорил…

— Плачу я не потому, что комбриг отказал тебе в отпуске. Как ты без меня будешь воевать? Ты же безотказный. Я тебя предостерегала, а теперь кто удержит тебя…

— С этой задачей механик-водитель вполне справится. — Владимир улыбнулся. — Только накажи ему со слезой. Тебя он слушался лучше, чем меня.

— Поговорю, — уныло согласилась Мила. — Только моего разговора с ним хватит на первый бой.

Соболев вел Милу к батальону, когда из-за поворота вывернулись две командирские машины и, поравнявашсь, резко остановились. В первой сидел комкор, он знал Соболева лично и несколько удивился, что он сопровождает беременную девушку.

— Твоя законная или…

— Законная. Правда, расписались не так давно. Бои…

— Поздравляю. И, похоже, уже скоро будет семья?

— Да вот… Со дня на день отправляю жену в Москву, к ее родным.

— Надо бы и тебе дать отпуск на неделю, но война… — Машины фыркнули и помчались дальше. К удивлению Володи, Мила зажала нос.

— Это ты что? Солярки нанюхались, а от «виллисов» пахнуло благородным дымком, а ты носик в сторону.

— Да ты что… Сын наглотается дымищи и какой родится?

— Настоящий танкист! — улыбнулся Володя. — Составим экипаж машины боевой, — ответил он строкой из песни.

— Ни за что! — решительно возразила Мила. — За тебя болею, а ты еще хочешь, чтобы и за сына переживала! Рожу тебе доченьку.

Через день Соболева вызвали в штаб бригады. Подполковник объявил:

— Командируешься в штаб армии. На конференцию по борьбе с «тиграми» и «Фердинандами». Покумекай, вспомни минувшие бои и доложи так, чтобы нашу бригаду запомнили.

— Не мастер я говорить.

— А ты не говори, а рассказывай, как твои танкисты разделывались с танками врага. И получится то, что надо.

За Соболевым и Милой примчался «виллис». Молодые не сразу решились влезть в генеральскую машину. Шофер усмехнулся и помчал с пыльцой. Штаб армии располагался на армейской полосе обороны, по-полевому — в блиндажах, но для командарма в деревне нашли домишко, недалеко от Ольховки, с блиндажом в подвале, а саперы восстановили его.

Мила подтолкнула Володю открыть дверь и за его спиной вошла в просторную комнату, со столом в одном углу и кроватью в другом.

— Танкист-девица, не прячься за мужа. О девице-кавалеристе Дуровой слышала? Так ты смелее ее. Горела в танке?

— Вышла замуж под подбитым танком, — осмелев, ответила Мила.

— Подобного в прошлом никогда не бывало. Так что ты героиня, достойная поэмы.

— Когда рожу, я могу вернуться в бригаду?

— А с кем же оставишь сына-танкиста?

— С мамой и папой.

— Тогда будем числить тебя в строю. Если через годик-полтора ничего непредвиденного не произойдет, можешь вернуться к мужу-герою. Уверен, станет им. Скажи, майор Соболев, генерал Соболев родственник тебе? Моя бригада поддерживала его дивизию в наступлении на Карельском. В суматохе под Сталинградом не успел о нем осведомиться у тебя.