Николай Наумов - На рубежах Среднерусья

Еще не так давно потесненные дивизии держались на третьей позиции. Была надежда, что с подходом к ним противотанковых резервов армии и фронта они удержат ее и тем создадут предпосылки для нанесения фронтового контрудара, но противник опередил и овладел позицией и теперь угрожал промежуточной, на которой едва-едва успели закрепиться отходящие дивизии и подходящие противотанковые средства.

Поскольку связь с НП комфронта прервалась, обстановку командарм доложил начальнику штаба фронта. В ожидании ответа генерал Чистяков затуманенным взором смотрел на поле, изуродованное разрывами снарядов и бомб. Перед передним краем, удерживаемым только в центре, стояли танки и самоходки, подбитые и подорвавшиеся вчера во время проведения противником разведки боем, а также сегодня. Часть из них еще горели и чадили в разных местах утраченной обороны, в одиночку и группами по три — пять машин. Между ними виделись и свои «тридцатьчетверки» и «семидесятки», в основном в окопах, из которых торчали только простреленные башни. Те и другие были приданы дивизиям на усиление противотанковой обороны. Конечно, они подкрепили ее, заставляли танки врага не идти, а ползти в атаке. Но все равно противник пробил в обороне первой полосы две бреши.

На одном участке командарм посчитал соотношение подбитых танков, противника и своих. К его огорчению, тех и других оказалось поровну, а по науке вражеских должно было быть в два-три раза больше. Особенно мало стояло «тигров». Единицы, а наших они подстрелили многовато. И вот… тяжелые немецкие машины бьют наши на дистанции километр и больше, а наши — вполовину меньшую. То есть тогда, когда у экипажей и расчетов хватает терпения-мужества подпустить этих громил к себе на такое расстояние. Вот такое соотношение возможностей стволов танков и противотанковых орудий оказалось невыгодным для нас и выразилось в соотношении потерь. Под Сталинградом наступление вели танки старой конструкции и легкие чешские. Те и другие подбивались «сорокапятками» и даже противотанковыми ружьями, а вот сегодня… Противотанковые снаряды, выстреленные дальше семисот метров, скользнув по утолщенной броне, летели к черту на кулички. Под Сталинградом бывало тяжко до невмоготы, но вот так, чтобы за один день перенести почти непрерывные артиллерийско-авиационные громы, стрельбу почти в упор «тигров» и «слонов», которые разделываются с целями за один-два выстрела, а потом еще растирают траншеи в блины и лепешки… Да и новые «четверки» — не орешки.

Вздохнув, командарм подошел к стереотрубе. Разведчик проворно уступил ему сиденье-футляр от прибора. Генерал уселся на него и принялся искать свою пехоту. На переднем крае — не разглядел ни каски. Две группы по взводу-отделению отходили вдоль Ворсклы. Столько же перебежало из траншеи в ход сообщения. Больше на отсеченной позиции разглядеть не удалось. По всему видно, пехотинцы измотаны донельзя, но ведут огонь, укладывая мотопехоту на землю.

В поле зрения попали подбитые немецкие танки. К ним шли или уже подошли тягачи. Ремонтники подцепили к ним подбитые танки, в основном тяжелые, и поволокли их к укрытым от наблюдения местам. Немцы предусмотрели ремонт поврежденных танков прямо на поле боя и задень восстановят не один-два.

Опять вздохнул. Его дивизии своим упорством, нередко насмерть, оправдывали наименование гвардейских, только вот жалко малолеток. Такие и девок еще не попробовали. Да и те, с которых сняли броню и одели в солдатское… Стояли и стоят до конца. Их не защищает шинель от гибели. Погибло отделение-взвод — в оборонительной позиции возникли проломы. Противник разворачивает их в бреши, и оборона роты, батальона разорвана на куски. Танки и мотопехота отталкивают их дальше, устоявшие охватывают их с флангов. И в таком положении многие опорные пункты сдерживали врага. Знали и понимали: в ближнем бою только суслик может вырваться из окружения.

Все это происходило на глазах командарма. И хотя он был закален невзгодами Гражданской войны и тем, что пришлось перенести в боях под Сталинградом, теперь вот, когда армия оказалась разорванной на части, Чистяков был подавлен. Его мысли перекидывались с одного фланга на другой, затем к тем участкам, где танки противника уже прорвали оборону дивизий первого эшелона и угрожали тем же второй, за которой находилась третья, но на ней еще не было войск — все уже пришлось израсходовать для укрепления ослабленных направлений. А ведь силы армии рассчитаны на ведение операции, в которой положено было воевать не только сегодня, но и завтра и еще несколько раз «завтра», а броне-клинья врага только за день создали угрозу разгрома армии.

Стряхнув с себя волевую немощь, командарм Чистяков заставил себя трезво оценить происшедшее за день, чтобы оставшимися силами сделать то реальное, на что они еще были способны, и настойчивее попросить у комфронтом незамедлительной помощи. Да, с двумя глубокими клиньями, общая ширина которых достигает уже почти тридцати километров, своими силами он не ликвидирует прорыв врага. Нужна помощь комфронтом. На тыловом рубеже обороны у него расположена первая танковая армия. Планом фронтовой операции ей предусмотрено нанесение контрудара, и лишь в особо неблагоприятных обстоятельствах она может быть использована для удержания полосы обороны или важного оперативного рубежа… Вот такое обстоятельство как раз и возникло! — мысленно возразил командарм, будто комфронтом отказал ему в помощи танковой армии. Это непременно надо ему доказать и убедить, что танковую армию следует переместить на вторую полосу обороны. И без дальнейшего промедления! Иначе… Если танковые корпуса 4-й танковой армии пробьются к Обояни, разгул их в оперативной глубине укротить окажется намного труднее.

Командарм спустился в блиндаж и еще раз позвонил на КП фронта. Его опять соединили с начальником штаба фронта. Чистяков недолюбливал его: в тридцать девятом подполковником закончил академию, за полтора года прошел все штабные должности от корпуса до фронта и вот — на самом ответственном. «Ну, бог с тобой! Заслужил — служи и на такой высокой, но не строй из себя всезнайку», — не раз уже про себя упрекал его Чистяков.

— Мне необходимо переговорить с самим командующим фронтом! — рассерженно ответил Чистяков на намерение начальника штаба фронта решить вопрос самому.

— Командующий фронтом все еще занят. Я ему доложу ваши соображения, как только он освободится. Самым точным образом — у меня память безотказная.

— Мне нужно не то, что вам скажет командующий, а вы передадите мне, а незамедлительное решение самого командующего фронтом. Обстоятельства не позволяют медлить и минуты!