Владимир Сабик-Вогулов - В побежденной Германии

Тем более широко раскрывались наши глаза от удивления, когда союзник и освободитель Польши оставлял Польше разбитую, сожженную и разграбленную территорию…

Как же это так?

Мы предполагали что вот закончится война и все, что есть в Германии, будет взято на учет, а на Мирной Конференции подсчитают все убытки и ущерб, нанесенные Германией, и предложат ей: столько-то уплатить натурой, сколько то немцев в течение стольких-то лет должны работать по восстановлению разрушенных городов и сел России, и в течение такого-то срока должны быть выплачены остальные репарационные долги в таком то объеме и виде. Никто из нас не предполагал, что все немецкое население с территории, отходящей к Польше, будет лишено своего крова, земли и будет выброшено на оставшуюся территорию Германии «в чем мать родила».

Нам, русским людям, уже было видно, что здесь закладывается начало какого-то нового конфликта, что— Сталин и его последыши не верят в прочность союза со своими союзниками и что, не дожидаясь конца войны они делают все, чтобы усилить себя, чтобы скрыть от своего союзника такой способ возмещения убытков. Союзники открыто сообщили, что ими в одной из немецких шахт захвачено сто тонн золота из немецкого Рейхсбанка. По этому поводу много было разговоров среди русских солдат и офицеров. Одни завидовали союзникам и сожалели, что это золото не попало в руки Красной Армии, другие же ехидно называли союзников простачками (вот наши б ничего не сказали), третьи говорили, что немецкие заводы нам нужнее и дороже золота.

Дальше мы убедились, что сталинская политика, проводимая его генералами на занятой территории Германии, явно недобросовестна и чужда союзническому долгу, что многое из того, что делается, тщательно скрывается от своих союзников и строго засекречивается.

Вот второго мая капитулировал Берлин, а четвертого мая (это в то время, когда еще бушевал гром войны) все тыловые части, десятки тысяч репатриантов— были брошены на демонтаж фабрик и заводов в те зоны большого Берлина, которые должны были быть заняты союзными войсками.

Руководителям трофейных органов военными советами армии была поставлена задача — в самый короткий срок демонтировать все — в тех зонах Берлина, которые будут заняты союзными войсками. Все наиболее ценное грузите в вагоны, а что может ожидать, концентрируйте в нашей зоне оккупации.

С лихорадочной' поспешностью демонтировали и вывозили все, что может быть использовано в советском хозяйстве.

Нас особенно возмущал факт варварских методов демонтажа: демонтировали не специалисты, а самый разнообразный по своим прошлым профессиям народ.

Эти люди старались делать только одно: не оставить, ничего на этой фабрике, или на этом заводе. Без упаковки, без системы, навалом, грузили все. Ценнейшие детали станков ломались, комплексное оборудование разъединялось и разбрасывалось по разным автомашинам и вагонам. Этому способствовал отказ шоферов от погрузки деталей, свыше двух с половиной тонн, в результате чего ту часть станка, которая была лишней по своему весу, отвинчивали и бросали на другую автомашину (там специалисты разберутся).

В результате такой организации демонтажа на перевалочной базе в Бресте были сгружены тысячи вагонов оборудования, и уже прошел год после войны, а это оборудование до сего времени еще сортируется и подбирается, сотни специалистов ходят вокруг этого ценнейшего лома и стараются угадать «что к чему»?

Поистине: ни себе, ни людям, как говорит русская пословица.

Апрельское утро на Одере.

Снова зачитывается обращение маршала Жукова о последнем походе на штурм гитлеровского логова— Берлина.

Для немцев приготовлен крепкий удар, в результате которого будет пробит час окончательной победы над врагом.

Размахнулись подтянувшиеся русские воины и прославленная немецкая оборона падала одна за другой.

Молниеносный и стремительный удар русских войск смял все на своем пути и, как расплавленный поток металла, подходил к Берлину.

В этой операции были тщательно учтены все недочеты прошлых операций и чувствовалось, что это действительно последний скачек, что войне конец.

Нас очень поражало то обстоятельство, что с русскими немцы дрались на смерть, а в то же время наши союзники без боя проходили по сто и двести километров в сутки, и им ежедневно сдавались в плен сотни тысяч немцев.

Разгадка была простая: в русской армии было обыденным явлением расстрел пленных немцев конвоирами и «воинственными» тыловиками. Это началось с Дона.

Я слышал в станице Казанской как один «удалый» сержант взял в плен сто пятьдесят итальянцев. Кстати сказать, большинство итальянцев не хотело воевать и тысячами добровольно сдавалось в плен. Это на их участке и участке румынских армий, русская армия сделала бросок на окружение сталинградской группировки Паулюса. Так вот этот сержант стал конвоировать в тыл добровольно сдавшихся итальянцев. Пройдет сержант сто метров, отберет двадцать, тридцать человек, тех у кого физиономия ему не нравится, даст очередь из автомата по отобранным и идет дальше. В результате до места сбора военнопленных он довел пять человек. И после этого никакого приказа, никакого наказания. И с этого момента уже не считалось безнравственным уничтожение сдающегося врага. И только поэтому немцы избегали советского плена, сдавались союзникам. Можно привести десятки таких примеров, когда какой-нибудь разъяренный командир полка расстреливал лично сотни пленных, только потому, что какая-то шальная пуля убила его полевую жену.

В этой последней операции на отношения к сдающемуся врагу тоже обратили внимание и строго запретили расстрел пленных. Но было поздно: немецкая армия сдавалась союзникам, а на нашем участке фронта она дралась на смерть.

Много навредила достоинству русского солдата, русской армии пропаганда Эренбурга, провозгласившего, что воин красной армии не только мститель, но и судья, что для воина красной армии нет ничего приятней, как труп врага.

Мне вспоминается далекий декабрь 1942 года, когда почти без боя сдались румынская и итальянская армии; десятки тысяч пленных под конвоем направили в глубокий тыл страны. И их путь был устлан трупами, замерзших и расстрелянных конвоирами. Тогда же хотелось сказать Сталину — как вы, Сталин, такой пропагандист гуманности, думаете скрыть эти факты. Или вы думаете, что никто из плененных красной армией никогда никому не расскажет об ужасах советского плена, не расскажет о том, как тысячи военнопленных погибали от голода и истощения от нечеловеческих условий работы? Ведь вы — учитель Гитлера и такой же враг всего живого, как и Гитлер.