Мария Пуйманова - Жизнь против смерти

«За Прагу! — слышал Станя в веянии этой стальной бури. — За Прагу! Только через наши трупы!.. Если отец и Елена смогли, если смог Шварц, — значит, и я смогу…»

Со стороны Велеславина к баррикаде бежала Андела, против всех правил, совершенно не пригибаясь и размахивая руками.

«Пригнись!» — яростным жестом предостерег ее издалека Станя. Но Андела не обратила внимания.

— Разбирайте баррикаду, скорее! — возбужденно кричала она. — Русские едут! Красная Армия! Только что передали по радио.

Станя уже настолько внутренне подготовился умереть за Прагу, что не мог сразу переключиться.

— Знаем! — крикнул он в ответ. — Нас этим не проведешь!

Во время восстания гитлеровцы однажды уже передавали по радио призыв разбирать баррикады. Чехи тогда не послушались.

Но вдруг дозорный закричал каким-то немыслимо высоким, срывающимся голосом:

— Они здесь! Ура!

И все выбежали из-за баррикады.

Навстречу им, из-за поворота Кладненского шоссе, казалось, выехал движущийся памятник — пирамида солдат, бронзовых от пыли. На башне танка развевалось красное знамя со звездой, с серпом и молотом. И Станя понял, это движется история! И Станя изумился: вот так сбываются сны. Счастье, когда оно неожиданно и огромно, в первое мгновение похоже на боль. Станя кинулся на шею первому попавшемуся красноармейцу, заплакал, как никогда еще не плакал в жизни, нисколько не стыдясь этого. Слишком сильно было потрясение — вместо надвигавшейся смерти к вам пришла кипучая жизнь и приняла вас в свои объятия…

Вблизи красноармейцы оказались вовсе не статуями. Это были молодые, крепкие парни, овеянные ветрами и пороховым дымом, загорелые на солнце и смеющиеся. Как непохожи были эти лица на надменно замкнутые лица нацистских головорезов, как не похожа звездочка — эмблема освободителей — на черепа и скрещенные кости на петлицах гитлеровцев!

Станислав навсегда запомнил слова советского солдата, молодого, круглолицего, загорелого парня. Немного смущенный бурным приветствием Стани, солдат, улыбаясь, сказал:

— Мы торопились из Берлина.

От Берлина до Праги не близко и в мирное время. И за простыми словами советского бойца Станя увидел ожесточенное сопротивление тернеровских войск, увидел стремительный марш по Крушногорью, поистине трудному [115] Крушный — трудный, тяжкий (чешек.). для советских воинов, увидел зияющие противотанковые рвы и торчащие надолбы, каменные и земляные преграды, засеки и баррикады, взорванные мосты и заминированные горные тропы. Сколько красноармейцев пало там за Прагу! Чехи в первые минуты даже не подумали об этом; так пациенту не приходит в голову, что и доктор может заболеть. Русские казались им чудесно неуязвимыми. Есть чешская сказка о принце со звездой во лбу. Чародей посылает его на труднейшие дела, чтобы погубить принца, но тот преодолевает все препятствия и всюду является как освободитель. У русских тоже звездочка на шлемах. Они приехали и привезли с собой весну. Они приехали — и солнце взошло над Прагой, и засиял прекраснейший день.

«Ради такого счастья стоило пережить все эти страдания, — думал Станя. — Теперь я знаю, каково настоящее счастье. Я его вижу».

Советские танки, разукрашенные еловыми и березовыми ветками, входили в Прагу, а Станислав и Андела разбирали баррикаду и целовались в пьянящем запахе бензина.

Советские войска вступали в Прагу.

В Ирчанах, на шоссе, что ведет на Бенешов, в пять часов утра появился громадный восьмитонный грузовик с тридцатью советскими воинами. Солдаты, стоя, хором скандировали звучными голосами: «Рус, рус, рус!» — чтобы чехи в них не стреляли и не боялись их. После небольшого перерыва появилось несметное множество таких же восьмитонок. Старый рабочий с Янечкарни, Новак, в изумлении вытаращил глаза: под тяжестью богатырских машин дорога волновалась, как поверхность озера. Шоссе дрожало.

И тогда началось! Из учебного лагеря в Седлчанах, откуда еще позавчера вечером немецкие танки катились по Бенешовскому шоссе к Праге, сейчас, после капитуляции, эсэсовцы в панике устремились обратно, расспрашивая всех встречных, далеко ли американцы.

— Американцы вон там! — Чехи нарочно указали неверное направление, и эсэсовцы угодили прямо навстречу советским войскам.

Это надо было видеть! Советские танкисты не смотрели ни направо, ни палево, никому не уступали дороги, все сметали на своем пути: так они спешили. Гитлеровцев вместе с их машинами, переполненными награбленным добром, они сбрасывали в канаву и неудержимо мчались вперед, на помощь многострадальной Праге. Трофеи их не интересовали. Люди, живущие близ шоссе, ходили потом собирать в канавах задавленных кур, мешки с мукой, пачки табаку, консервы.

Шла Красная Армия. Она вступала в Прагу со стороны Кобылис, той тягостной для чехов дорогой, по которой в дни «гейдрихиады» с песней ехали на казнь осужденные патриоты, дорогой, по которой везли на смерть Елену Гамзову. Освободители проехали по памятному Тройскому мосту, где пали сорок защитников баррикады, вступили и со стороны Рузыни, где нацисты расстреливали чешских студентов, приближались по Кладненскому шоссе, по которому мчались гестаповцы и эсэсовцы, чтобы стереть с лица земли деревню Лидице. По этим следам народных бедствий шла теперь Красная Армия, стирая с карты чешской земли горе и страдания, создавая карту новых чувств. И даже Белая гора, издавна приносившая нам беду, теперь перестала быть пугалом истории.

Весна въезжала в Прагу на тапках, и повсюду, где они появлялись, набухали почки и слышался радостный смех. Благоухание сирени и запах бензина, дым догорающих пожаров и пыль разбираемых баррикад — все это смешалось в пьянящем дыхании спасенного города. Каштаны в садах Малой Страны зажгли свои ветвистые люстры, кусты боярышника вывесили розовые фонарики, а люди на улицах Праги упивались весной мира. Все, кто мог, бежали приветствовать русских. Все, кто мог, протягивали им что-нибудь: букет сирени в подарок, ребенка — подержать на руках, листок бумаги, чтобы получить автограф. Чехи обнимали советских воинов.

Нелле вспомнилось страшное утро пятнадцатого марта тридцать девятого года, непогода, метель и гитлеровские мотоциклисты в скользких змеиных плащах, въезжающие в Прагу, — первые посланцы смерти. Город встретил их пустыми улицами, закрытыми окнами, ледяным безмолвием. А сейчас Прага ликует, шумит, поет, танцует, приветственно машет… Прага восстания и баррикад, еще дымящаяся пожарами, Прага с разрытой мостовой, но засыпанная зеленью, политая слезами и кровью. Эх, дождаться бы этого дня Еленке и Гамзе!

— Глядите-ка, кто к нам приехал! Ах ты, противный мальчишка! — воскликнула взволнованная Барборка и бросилась к Мите, победоносно слезавшему с советского грузовика. Конечно, лучше было бы приехать на танке, но военная восьмитонка — это тоже здорово! Трофейная немецкая каска сползла мальчику на нос с налепленным пластырем. Едва Митины ноги коснулись земли, как он зашатался от усталости.