Алексей Ардашев - Великая окопная война. Позиционная бойня Первой мировой

Около 3 ч ночи явился из штаба дивизии подполковник Борзинский. Проверили часы — остается 10 мин до трех, а соседа справа — 107-го полка нет! Послали туда ординарца. Наконец — 3 часа, а никакой ракеты нет! 10 минут четвертого, а наша артиллерия — ни звука! Наконец, явился посланный из 107-го полка и доложил, что полк застрял, потому что командир штурмовой колонны подполковник N. (фамилию его забыл) среди болота попал в окошко и утонул! Полк же скоро выступит. Подполковник Борзинский по телефону узнает от командира полка, что подготовка атаки артиллерийским огнем отставлена, дабы ночной штурм явился для немцев неожиданностью.

Команда шепотом: «На молитву, шапки долой!» Все молчаливо молятся. — «Шагом марш!» — Темная-темная ночь! Проводники-разведчики идут впереди, указывая дорогу. Тихо… только шуршит мерзлая трава под тысячами ног… Все команды передаются шепотом. Строгий приказ «не открывать огня до самого штыкового удара» напоминается всем ротам.

Вдруг — близко-близко одиночный выстрел и с жалобным, тонким звуком пролетела куда-то пуля! Эх! Это — немецкий секрет, лежавший около наших окопов, успел выстрелить, очевидно, желая дать знать своим об опасности. И, действительно, сейчас же тревожно забегали лучи немецких прожекторов, нащупывая врага… а затем затакал и их пулемет, но пули летали высоко куда-то назад…

Инстинктивно все увеличиваем шаг и, слава богу! Только что спустились вниз по откосу к ручью, как немцы сразу открыли сильный огонь из многих пулеметов и из ружей залпами… Забухали и их пушки… Сзади во второй линии 1-го и 2-го батальонов послышались крики раненых… Рой ружейных и струи пулеметных пуль пронизывали ночной воздух своим жужжанием и воем над самыми нашими головами… Жуткое чувство страха и опасения, что еще немного ниже возьмут немцы траекторию, и смерть начнет косить свои жертвы и в наших рядах…

Мы спускаемся все ниже к речке… опасность миновала… Проходим выше пояса вброд речку… Режущий холод пронизывает все тело от ледяной воды с запахом гнили и навоза… Потом мы узнали, что в эту речку немцы по ночам сбрасывали трупы убитых в ночных стычках русских разведчиков… Несколько таких разлагающихся трупов роты 3-го бат. нашли у самой речки. Долго-долго потом воняла моя шинель этим трупным запахом.

Совершенно мокрые, в хлюпающих водою сапогах, двигаемся мы вперед, несмотря на ураганный огонь над нашими головами. Все потери убитыми и ранеными несет вторая линия, не успевшая спуститься к речке.

Но вот и у нас начинается подъем местности вверх от речки, и сейчас же и у нас убитые и раненые… Крики и стоны тяжелораненых резко нарушают дисциплину молчаливой атаки…

Немцы взяли нас под перекрестный огонь: пулеметы их расположены подковой… Наше наступление окончательно остановлено!.. А казалось — цель, т. е. их окопы, уже так близко! Неожиданность штурма пропала совершенно…

Ясно слышны их тревожные голоса и команды…

Мы залегли за невысокими кучами собранного для поля удобрения, так как окопаться в мерзлой земле очень трудно. Пули летят уже совершенно низко, нельзя и головы высунуть, но все-таки они летят выше и дальше туда, где резервы.

Случайно за одной мерзлой кучей очутились вместе: полк. Борзинский, я и офицеры 15-й роты. Набежав потом сзади, поруч. Бадзен повалился на нас с хохотом: «А я всех вас давил!»

Наблюдатель

— Где же троицкие? — спрашиваю я полк. Борзинского. — Правый наш фланг открыт, почему наша артиллерия не отвечает на их огонь?

Полковник Борзинский ругается, что прервана телефонная связь со штабом дивизии, а главное — вся неожиданность атаки пропала: немцы встречают нас во «всеоружии», и скоро начнет рассветать…

Немного спустя полковнику Борзинскому удается связаться со штабом дивизии: оказывается, уже полчаса тому назад отдан приказ прекратить ночную атаку и вернуться в свои окопы. Чувство досады на неудачную и неумелую организацию этого штурма заглушается эгоистической, чисто животной радостью: штурм отставлен… Ужасы штыкового боя в ночной темноте, тревожившие мое воображение, понемногу рассеиваются.

Но за это малодушие судьба сейчас же наказывает: как только мы двинулись «врассыпную» назад к своим окопам, немцы открыли ураганный огонь, словно угадывая в темноте наше отступление… Опять купание в вонючей «трупной» речке, но теперь нам было не холодно, а даже «жарко»!.. Главные потери убитыми и ранеными понесли мы буквально «у себя». Очевидно, немецкие пулеметы и ружья заранее были нацелены на линию самых наших окопов. Скорей бы открыть против них огонь, мелькает в голове, чтобы не ринулись они сами на наших плечах в атаку!..

Но вот, к счастью, заговорила в этот критический момент наша артиллерия, понеслись милые, родные звуки: «ту-у, ту-у»…

Еще одно усилие, и мы — в своих окопах, сейчас же открыли сами ружейный огонь — и пора: совсем рассвело. Таким образом очутились мы в старой обстановке и возобновилась «окопная война»!.. Словно никакой ночной атаки и не было, а только пригрезилась она в нашем воображении… Но — нет, это не сон! Вот сколько раненых отправляют в тыл в полевые госпитали, а убитые остались лежать там, почти у самых окопов противника… Упокой, Господи, их души!

Немецкая штурмовая группа изготовилась к броску

Мы же, оставшиеся живыми, когда утром затих огонь, переобувались и переодевались, потому что были совершенно мокрые после ночного купания в вонючей речке. И долго еще пахла моя шинель мертвечиной!..

Только на другой день мы узнали, почему немцы сами не выступили из своих окопов и не преследовали нас. Оказывается, наши пулеметы, заняв ночью один домик и горку вблизи немецких окопов, при попытках немцев выступить из своих окопов для преследования нас открыли такой убийственный, почти фланговый огонь, что немцы сейчас же спрятались. И только благодаря этому не ворвались они на наших плечах в наши окопы.

Героем этой пулеметной обороны явился поручик П. Н. Нечаев, забравшийся со своим пулеметным взводом во фланг немцам. Спасая наш отход своим огнем, он сам со своими пулеметами едва не попал в плен к немцам, целый день отстреливался и только вечером, с темнотой, вернулся в свои окопы, понеся большие потери убитыми и ранеными пулеметчиками.

Через несколько дней получаем грозный приказ командира корпуса генерала Епанчина (бывший директор Пажеского корпуса), С карандашом в руках, чисто арифметически подсчитав число убитых и раненых в этой неудачной ночной атаке, он нашел это число недостаточным. «Малочисленность убитых и раненых, — говорил приказ, — доказывает, что не было проявлено надлежащей энергии и упорства в этом бою», и он приказывает завтра, 24 октября, с рассветом возобновить наступление и взять во что бы то ни стало позицию Капсодзе. О плохой организации и подготовке ночной атаки 17 октября в приказе не было ни слова.