Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

— Я пытался угрозой расстрела остановить разрозненные группы частей и соединений 5-й армии, товарищ Сталин, отходивших на Можайском направлении после прорыва фронта противником. Полагаю, действовал правильно.

— Это, товарищ Жуков, не угроза расстрелом, а приказ о расстреле. Разные вещи, вы не находите? Скажите, сколько точно было таких людей?

— Мне не известна точная цифра, товарищ Сталин. Дезертиры были задержаны войсками Можайского сектора охраны Московской зоны, а они подчинены НКВД.

— Сколько, товарищ Берия? — спросил Сталин главу НКВД.

— С 15 по 18 октября задержано 23 064 военнослужащих Красной Армии, — ответил тот. — В том числе 2164 лица командного состава.

— Полторы дивизии, товарищ Жуков! Этих людей вы считаете достойными поголовного истребления. А по закону выносить приговор к высшей мере наказания по таким делам имеет право только военный трибунал! О своём приговоре трибунал обязан немедленно сообщить по телеграфу Председателю Военной Коллегии Верховного Суда СССР и Главному Военному Прокурору РККА! А что можете вы? Вы вправе приостановить исполнение расстрельного приговора. И только.

— Виноват, товарищ Верховный Главнокомандующий, — не опуская головы, ответил Жуков.

— Что сделали с этими людьми вы, товарищ Берия?

Глава НКВД прокашлялся, бесстрастно глянул на Жукова, доложил:

— Кроме явных дезертиров, всех направили в пункты сбора. Организовали кормление и лечение. Сформировали новые части, подготовили к отправке на фронт. К сожалению, есть трудности, — и Берия многозначительно замолчал.

— Продолжайте, — кивнул Сталин.

— Мы не знаем, какова потребность в людях на тех или иных участках фронта. Было бы хорошо, если бы армия присылала своих представителей, сообщала нам, куда и сколько отправлять людей, или вывозила их сама.

— Слышите, товарищ Жуков? Вы прекрасный командир, но плохой политик. Вместо того чтобы принимать на фронт войсковые подразделения, издаёте приказы о массовых незаконных расстрелах. Люди, как правило, с пониманием относятся к расстрелам. Но незаконные расстрелы вряд ли кто-то одобрит.

— Я немедленно отменю эти приказы.

— Надеюсь, отмените. Вы должны понимать, что действия начальников служат примером для подчинённых. Удайся вам хоть одна такая акция с расстрелами, и во всех частях стали бы казнить всех поголовно. Только начни, потом не остановишь! А на войне иногда складывается так, что человек, даже семи пядей во лбу, лично сделать ничего не может. Да, он бежал от врага. Но виноват ли он?.. Надо разбираться! Это прерогатива судов, трибуналов. Вам всё понятно?

— Да, товарищ Сталин. Однако в ходе боевых действий некоторые панические поступки военнослужащих следует пресекать немедленно! Мои приказы, которые вы упомянули, выступают за пределы моей компетенции. Согласен. Так дайте мне права для чрезвычайных ситуаций!

— Мы только что приняли постановление о введении в Москве осадного положения, — ответил Сталин. — Вы не успели с ним ознакомиться. Оно расширяет ваши права. Но массовых расстрелов военнослужащих всё равно не позволяет, — он кивком разрешил Жукову сесть и обратился к наркому вооружений: — Прошу вас, товарищ Устинов.

Устинов доложил о выполнении графиков выпуска продукции. Отметил, что один из уральских заводов не выполнил заказ по выпуску орудий. Сталин отреагировал резко, приказал немедленно подготовить и отправить директору завода и парторгу телеграмму со строжайшим предупреждением их об ответственности.

Когда это было сделано, Устинов отметил, что требуются станки, которые можно купить только в США. Передал Сталину спецификацию.

— Это может быть, может быть, — негромко проговорил Сталин, просмотрев документ. Он думал о предстоящей встрече с американским послом; они собирались обсуждать продажу пушнины, и на обсуждении двух вопросов сразу он мог бы сбить цену на станки. Пообещал Устинову дать ответ позже.

Взялись обсуждать план занятий со слушателями ускоренных курсов подготовки младших командиров. Сталин с карандашом прошёлся по столбцу, в котором указаны были часы, отводимые на изучение той или иной дисциплины. Спросил:

— Это что же, на политическое образование выделена треть времени обучения?

— Да, товарищ Сталин, — подтвердил Мехлис. — Меньше трети. Прикажите увеличить?

Шапошников хмуро покачал головой.

— Куда увеличить! — возмутился Сталин. — Мы кого собираемся готовить на этих курсах? Лекторов-начётчиков, что ли? Или всё же младших командиров?

— Командиров, — обрадовался Шапошников.

— Ну да, — согласился Мехлис, пожимая плечами. — Ясно, что командиров.

— Свою политическую образованность наши командные кадры хорошо показывают на фронте, а вот военных познаний им ещё не хватает. Это — главное, на это и делайте упор. И вот ещё что. Обучение командных кадров следует вести только на новой технике, с обязательным использованием опыта ведения современной войны. А то как бывает? Один мой знакомый учился в Артиллерийской академии. Я просматривал его конспекты и обнаружил, что тратится большое количество времени на изучение пушки, снятой с вооружения в 1916 году. Такая практика недопустима!

Шапошников кивнул. Он знал эту историю. Знал и упомянутого «одного знакомого» — Верховный Главнокомандующий говорил о своём сыне Якове.

Сталин красным карандашом вычеркнул весь раздел политического образования:

— За счёт этого времени расширьте военные дисциплины.

— Но нельзя же вообще без политобразования… — робко заметил Мехлис.

— Можно. Уже давно ездят по фронтам деятели искусств, писатели. Включайте в эти бригады политработников с учёными званиями. Пусть рассказывают бойцам и курсантам о международном положении, о достижениях народного хозяйства, о прочем подобном — живо, интересно, в разговорной форме. Этого будет достаточно.

25 июля 1958 года

[Дорогой Алёша! Вспоминая фронтовые дороги, которыми мы]

[Дорогой Алексей]

Уважаемый Алексей Александрович!

Уже несколько лет я пытаюсь « [пробить в печать»]издать написанную мной книгу. Книга посвящена войне. Это документальный роман. Его герой — человек верующий [, вернее сказать «блаженный».]Соответственно, в романе имеются христианские мотивы. Говорится о благосклонном отношении тов. Сталина к православию. Кое-что вызывало неприятие у редакторов некоторых издательств («Советский писатель», «Художественная литература», «Воениздат» et cetera). По их просьбе я многое сократил, но сейчас просят полностью «вычистить» религиозную тему. Но тогда [от романа ничего не останется!]получится историческая неправда.