Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова

Воспитанный на отрицании религии, Лубенец ничего о ней не знал, кроме того, что сочли нужным сообщить ему старшие товарищи на антирелигиозных собраниях. Вот он и взялся перевоспитывать Переверзева, выдёргивая из памяти обрывки речей, звучавших на тех собраниях. Возмущался, как всё примитивно в Ветхом завете — ой, не зря его прозвали ветхим, устарел! — Иона этот во чреве кита, он же бы там сдох, и Каин с Авелем полные придурки, а уж Христос…

— Об Иисусе Христе повествует не Ветхий, а Новый завет, — мягко поправил его Юра.

— Так их что, два завета?! — удивился Лубенец, посмотрев на Одинокова.

— Точно, два, — подтвердил Василий. — А Евангелий в Новом завете целых четыре. И ещё там деяния апостолов, их письма.

— Чёрт ногу сломит в вашей религии, — пробормотал комсорг.

— Как странно, — заметил Юра. — Вы упоминаете чёрта совершенно не к месту.

— А, неважно, — махнул рукой комсорг. — Заветов может быть хоть десять, это ничего не меняет, сказки остаются сказками. К примеру, Христос накормил толпу голодных пятью хлебами. Ладно, это я могу себе представить. Бывало, и нам приходилось делить пять хлебов и две рыбёшки на батальон. Но откуда там набралось двенадцать корзин объедков?! Ты сам-то подумай головой. Смолотили бы с костями и чешуёй!

Когда курсантам объявили, что вместо обычного воскресного кинофильма перед личным составом выступит лектор из Москвы, специалист по религиям, комсорг обрадовался: он надеялся, что лектор подкинет ему аргументов для споров с Переверзевым. Обрадовался и Вася — он искал новой пищи для ума.

И оба были изрядно озадачены началом лекции.

Лектор — как объявляла афишка, Евгений Иванович Молотилов, профессор — вопреки их ожиданиям не напал прямо и решительно на Господа Бога и сына его Иисуса Христа, а повёл речь об Александре Васильевиче Суворове. Царский лизоблюд, оказывается, непрерывно воевал аж тридцать лет, его армия ни разу не отступала, не проиграла ни одного боя. Мало того! Она побеждала противника, превосходящего по численности, и всегда — с минимальными потерями. В итальянской кампании, например, Суворов победил так, что на каждого погибшего нашего пришлось 75 убитых врагов. А в битве при Рымнике турецкое воинство превосходило наши войска в пять раз. И что же? Турок погибло около семнадцати тысяч, не считая раненых, а Суворов потерял 45 человек убитыми и 133 ранеными.

Курсанты притихли. Все они пережили тяжелейшие бои, отступали, каждый терял друзей. Сообщение, что когда-то наша — наша! — армия никогда не отступала, для многих стало откровением. В школах, рассказывая им о царизме, упоминали только притеснения крестьян и унижения солдат дворянами. А тут — на тебе!..

Да, лектор был умелый. Смог с первых слов захватить аудиторию. В глазах слушателей светился вопрос: как это было достигнуто? Лектор сам задал этот вопрос:

— Как это было достигнуто? — и сделал нарочитую паузу. Оглядел всех, предложил, чтобы ответил кто-нибудь из зала. Курсанты стали переглядываться. Некоторые улыбались, отводили глаза: никто не хотел отвечать. С последних рядов, где сидели несколько преподавателей и командиров, раздался голос комиссара курсов Мерзликина:

— Почему бормочете? Отвечайте смело и громко, кто знает.

— Так ведь никто не знает! — выкрикнули из зала.

— Кто сказал? — гаркнул комиссар. — Встать!

Поднялся курсант Петя Туков. Доложился:

— Красноармеец Туков!

— Отвечайте на вопрос, Туков! Как Суворов сумел достичь этого самого?

— Я ж говорю, мы не знаем, товарищ комиссар.

— А вы подумайте, подумайте.

— Ну… Как достиг… Наверное, применял стратегию и тактику.

— Неуд, курсант Туков. Стратегию и тактику применяли все, а побеждал Суворов. Садитесь, — и комиссар кивком передал слово лектору.

— Причина суворовских успехов, товарищи, в особой системе подготовки солдата, — лектор поднял палец, наклонился над трибуной и оглядел зал. — Суворов обращался к лучшему в человеке! Он говорил, что не руки, не ноги, не бренное человеческое тело одерживает на войне победу, а его бессмертная душа! Это она правит руками и ногами, направляет оружие — и если душа воина велика и могуча, то победа придёт обязательно. Но душа может править руками и ногами, если преодолён страх, а посему, по словам полководца: «Первое — храбрость. Кто испуган, тот побеждён наполовину. У страха глаза велики, один за десятерых кажется. Кто отважен и смело идёт прямо на неприятеля, тот одержал уже половину победы». Отсюда задача: нужно воспитывать и закалять душу воина так, чтобы не боялся он никакой опасности.

В зале у многих сами собою пооткрывались рты. О чём он?! Как тренировать руки, ноги и тело — их учили; как обращаться с оружием и как научить этому солдата — тоже. Но как воспитывать душу? Что это за душа такая?..

Командиры на заднем ряду чуть заметно переглядывались. Двое шептались. В зале повисла напряжённая тишина.

— Причина побед Суворова, — продолжал лектор, довольный достигнутым эффектом, — выражена в следующих его словах: «Один десятерых своею силою не одолеешь, помощь Божия нужна!»

При этих словах двое шептавшихся командиров встали и тихонечко покрались прочь, явно следуя совсем другому суворовскому указанию: «Бережёного Бог бережёт». Всего-то ничего, полгода назад Суворова на всех лекциях несли по кочкам за то, что, гад, воевал против Пугачёва и давил восстания поляков. Если можно не присутствовать на этой подозрительной лекции, так лучше и не присутствовать. А со сцены неслось:

— Суворов, что естественно для той далёкой поры, был православным христианином. Как и большинство его солдат. А по заповеди Христа, «нет больше той любви, если кто душу свою положит за друзей своих». В те времена, в условиях отсутствия научной теории марксизма-ленинизма, развитой в наше время гением великого Сталина, ничего не оставалось полководцу, кроме как призывать православного воина, защитника Родины, к исполнению этой заповеди Христа. Вот почему Суворов учил: «Бей неприятеля, не щадя ни его, ни себя самого, держись зло, дерись до смерти, побеждает тот, кто меньше себя жалеет». Другие его слова: «Нет ничего страшнее отчаянных». Кто такие «отчаянные», товарищи? Кто знает?

Поднялось несколько рук, лектор выбрал ефрейтора с третьего ряда, Ивана Поспешилова. Иван говорил так зычно, что на занятиях по выработке командирского голоса преподаватель всегда ставил его в пример другим. К сожалению, говорил он слишком медленно.

Своим зычным голосом Иван сообщил:

— Отчаянный, товарищ профессор, это когда уже ничего не боишься! Когда идёшь на немчуру бесстрашно! Ну, то есть, совершенно наплевать, что будет.

— И что при этом думает человек?