Сергей Бояркин - Солдаты афганской войны

Всю ночь до самого утра безостановочно шла подготовка к походу: укладывались нужные вещи в дорогу, снаряжались, дозаправлялись машины. Все было так необычно, так серьезно, что не оставалось никаких сомнений — намечается что-то чрезвычайное, что-то глобальное, и нас, возможно, ждут очень интересные события.

Весь личный состав полка хорошо знал недавнее боевое прошлое нашей дивизии: как одиннадцать лет назад, в августе 1968 года, витебская дивизия первой высаживалась в Праге и брала под свой контроль важнейшие объекты столицы. Эти события в Чехословакии многие офицеры вспоминали с гордостью: именно там они получили свой первый боевой опыт, там же они получили свои первые боевые награды. И как они нам рассказывали — только их перебросили в Чехословакию, так сразу же среди солдат прекратились неуставные отношения.

— Эх! Хорошо бы еще что-нибудь подобное произошло или заварушка какая случилась! Вот было бы здорово! — не отрываясь от дел, думал я. — А то служба в части только начинается — не прошло и двух недель как распределили в роту, а старшие призыва уже наседают. И днем и ночью покоя от них нет. Если ничего не изменится — страшно представить, что меня здесь ждет еще! Да хоть бы нас куда закинули! Хоть к черту на рога! Лишь бы отсюда свалить!

Утром полк построился на плацу, и так мы простояли почти полдня. Зарядил мокрый снег. Кругом лужи, снег, слякоть. Мы, поеживаясь от холода, ждали офицеров, которые, проверив у нас снаряжение, ушли в штаб и все никак не возвращались. Чего они там решали — никто не знал. Только во второй половине дня дали распоряжение продолжать дальнейшую подготовку к походу. Поскольку предыдущую ночь почти не спали, отбились сразу после ужина.

Около четырех утра подъем. Позавтракали в столовой и сразу пошли занимать места в машинах. Уже в шесть часов боевая колонна, оглушая рокотом пустынные улицы Витебска, двинулась через утренний город в сторону военного аэродрома.

В расположении части осталась лишь небольшая группа солдат для охраны территории.

Отъехав от Витебска несколько километров по дороге ведущей к военному аэродрому, колонна остановилась. По команде личный состав покинул машины и БМДшки. Уже без солдат техника поехала дальше, а мы пешей колонной вошли в лес, который тянулся невдалеке широкой полосой. За лесом, в двух километрах, находился военный аэродром. Но до аэродрома мы не дошли и разбили лагерь в самом лесу со странным названием «теплый»: в нем полк всегда останавливался, когда проводились учения. Тут на учениях я еще не был, но очень скоро понял, отчего лес назывался «теплым».

Мы быстро разожгли костры, поставили палатки. Одна палатка на целый взвод — около двадцати человек. Для утепления на пол накидали хвойных веток, но все равно холод выгонял всех из палатки к костру.

Постоянно греться у огня могли позволить себе только старослужащие. Они, развалившись и усевшись поближе к ласкающему теплом пламени, задирали воротники кверху и, покуривая, вели беседы, поворачивая к огню поочередно разные бока и посматривая, чтобы десантура не прогорела. А если все-таки возгорание случалось, то возгоревшийся, матерно бранясь, бил по тлеющему месту, выгоняя искры и веселя окружающих.

В это время молодые согревались физически: ломали деревья и таскали бревнышки и ветки для костра. Топоров у нас не было. На дерево, что посуше, карабкалось несколько молодых, и, расшатывая ствол, принуждали гнуться его к земле. За макушку цеплялась еще подмога, и, дружно поднатужившись:

— И-и, раз!.. И-и, раз!.. — дерево с треском повергали в снег. Оставалось при помощи дубин отломать большие ветки, а мелочь срубали саперными лопатками.

Самым слабым местом в зимнем обмундировании были кирзовые сапоги. Подтаявший снег проникал в сапоги через мелкие щели вдоль подошвы или сыпался через голенище. Портянки, промокнув, леденели. Просушить же портянку было делом не простым — все подступы к костру занимали суровые деды и, чтобы лишний раз их не раздражать своим присутствием, кто помоложе, старался держаться подальше. Если счастливчику удавалось пробраться к огню, то он, не мешкая, первым делом извлекал свои влажные портянки и водил ими по самому краю пламени, а из них валили клубы пара. Таким же образом сушились и сапоги, после чего их густо натирали черным кремом, чтобы они хоть ненадолго оставались водонепроницаемыми.

Ночами было особенно тяжко. Морозец крепчал, спрятаться от него негде. Весь дрожишь, руки и ноги коченеют, усталость валит в сон, а заснуть в такой холод невозможно. В голове одна мысль: «Как я еще не околел? Неужто дотяну до рассвета?» Осознавая всю безысходность положения, я в полубреду подгонял каждое идущее мгновение: «Скорей бы рассвет. Забыться бы до утра».

Так тянулись долгие ночные часы. И молодым и старослужащим одинаково нелегко приходилось переносить выпавшие на их долю испытания. И, главное, никто не знал, когда же кончится этот кошмар, эта пытка холодом — пребывание в «теплом» лесу.

Но, наконец, светало, и над деревьями всплывало солнце. Под его лучами холод отступал, все начинали суетиться — начинался новый день.

Одна была радость — поесть. Как только машина привозила походную кухню, сразу же начиналось всеобщее оживление. Повар наваливал кашу большим черпаком, а молодые, тесня друг друга, прорывались к нему, поднимая кверху свои котелки. Первые горячие котелки скорее несли изголодавшимся дедам, а после шли за своей порцией. Обычно под конец раздачи каши всем не хватало, и отпускная норма понижалась до самого донышка.

Подкрепившись, старослужащие устраивали перекур, а молодые приступали к чистке их и своих котелков. Если у деда сигареты кончались, то он окликивал первого же молодого:

— Воин, бля-я! Сигарету! — и тот с готовностью выдает строгому наставнику одну или несколько — сколько потребует. Было хуже, если в этот момент у молодого сигарет не было.

— Чо?! Даю тебе две минуты! — и скороговоркой добавлял. — Время пошло! Осталось одна минута!

Тут же мчишься добывать курево и, обычно заняв у товарища-однопризывника, скорее бежишь обратно к уже рассерженному двадцатилетнему «деду».

С момента боевой тревоги весь личный состав был экипирован полностью по-боевому. Это означало, что у каждого находилось целое хозяйство подотчетных ему вещей. Основная их часть крепилась к ремню, забивая его от пряжки до крючка: штык-нож, котелок, аптечка, фляжка, саперная лопата, подсумок для магазинов, подсумок для гранат. Остальное хранилось в РД (рюкзак десантный).

Несколько раз на дню объявлялись построения для проверки наличия этого имущества и оружия. Если недосчитывались какой-нибудь вещи, то ротный коротко и тихо говорил виновному: