Войта Эрбан - Беженцы и победители

Односельчанин Давид Вейс, узнав о готовящемся побеге, сунул ему на дорогу две плитки почти хорошего шоколада: только сверху он немного покрылся плесенью. У Давида было очень много детей, а сколько точно — никто в Ричке не знал, потому что дети у Вейса рождались и умирали ежегодно. «Давид, бежим с нами, — уговаривал Василий Вейса, — не то придут немцы и убьют тебя». Давид посмотрел на стайку детей, на озабоченную жену, которая правой рукой что-то вытирала, а левой держала у пышной груди самого младшего, сказал что-то о боге, которому лучше известно, что должно случиться, и отрицательно покачал головой. Как знать, может, Василий и встретит Давида, когда вернется домой…

Передохнув, Ярда Достал хочет взяться за лом, но Василий его не отдает:

— Поберегите силы, они вам еще пригодятся.

Обращаться к Досталу на «ты» Василий не решается, ведь он, говорят, был в Советской Армии офицером. А еще говорят, что он — коммунист. «Если все коммунисты такие же самоотверженные, как этот, с ними можно горы свернуть», — думает Василий, глядя, как Ярда хватает свободную лопату и начинает ею орудовать.

Командир батальона направляет Владю в Тарановку в отделение десатника Бродавки с задачей докладывать о том, что происходит на переднем крае. По дороге Владя ненадолго останавливается в Соколовской церкви, где доктор и медсестры развернули перевязочный пункт. Дальше его путь лежит вдоль линии обороны, расположенной на юго-западной окраине Соколова.

Оттуда доносится непрерывная пальба. Над горизонтом то и дело взлетают разноцветные ракеты. Видно, как вражеские штурмовики один за другим покидают строй и пикируют к земле. После их атак в небо вздымаются столбы черного дыма. Наконец самолеты исчезают и все вокруг затихает.

— Н-но! — подгоняет ездовой испуганного коня. — Не любит, чертяка, стрельбы, — объясняет он, как бы извиняясь за коня, и показывает кнутом на горящую Тарановку, скрывавшуюся ранее за косогором.

Владя согласно кивает. Сегодня или завтра он увидит нацистов, а может, и эсэсовцев. Но теперь он не безоружен, как то было в Праге и в Остраве в тридцать девятом…

Все, что он видит сейчас, напоминает большое полотно, на котором художник-баталист очень правдиво изобразил вечер после битвы. Тарановка горит. Крыши домов с грохотом обрушиваются в огонь. Со стороны железной дороги доносится вдруг крик женщины. Посреди дороги, идущей параллельно рельсам, громоздится перевернутая подвода. Под ней лицом к земле лежит убитый солдат. Его руки беспомощно раскинуты. Каска сдвинута на затылок, а штык винтовки будто нацелен на невидимого врага. О чем он думал в свой последний миг? Владя желает лишь одного: чтобы солдат не успел почувствовать жгучей боли. Он заслужил легкой смерти, а легкая смерть, как говорят, — мгновенная…

Еще несколько минут назад Владя ощущал то приятное напряжение, какое он испытывал когда-то перед ответственным заездом. Но теперь холодный страх перехватывает ему горло, и кажется, все вокруг качается. Чтобы преодолеть это ужасное чувство, он закрывает глаза, глубоко вздыхает, соскакивает с саней на дорогу и, пошатываясь, делает несколько шагов. Потом он останавливается, переводит дыхание и, взглянув в последний раз на убитого, уже твердой поступью следует за санями.

Какое-то отделение, вытянувшись гуськом, пробирается среди горящих руин. Навстречу на трех санях везут раненых. Один из раненых, громко чертыхаясь, прижимает ладонь к лицу. Его правая нога раздроблена у щиколотки. Из разорванного валенка торчат окровавленные обломки кости.

— Не горюй, Матвей, — утешает раненого товарищ, провожающий сани до поворота. — Доктора залатают, еще «барыню» танцевать будешь.

Последние сани останавливаются. Бойцы осторожно снимают мертвого солдата и кладут его рядом с убитыми артиллеристами.

А Владя продолжает шагать посередине дороги.

— Венгр? — спрашивает у него усатый сержант.

— Какой он тебе венгр?! — набрасывается на него товарищ. — Это один из тех, что сегодня пришли. Чехи они, солдаты, как и мы с тобой. Свои, понятно?

— Свои — это хорошо! Только попали они в самую заваруху.

Солдаты оборачиваются вслед Владе, и каждый старается громко с ним поздороваться или крикнуть что-нибудь ободряющее. Владя от этого «триумфального марша» готов сквозь землю провалиться. Собственно, чему он обязан всеобщим вниманием? Только тому, что он чех и прибыл сюда?

— Сколько вас? — спрашивают у него. — И все такие же молодые? Оружия у вас достаточно? Наше, говоришь? Командир кто? Свобода, говоришь? Ну так это же здорово! По-русски понимаешь? Вон там ваши…

И точно, навстречу Владе идет Бродавка с четырьмя парнями. А от церкви уже доносится раскатистое «Ура!». Солдаты мгновенно становятся серьезными:

— Слышишь? Бьют наши этих сволочей!

Потом это повторялось чуть ли не ежедневно. К полудню немцы брали церковь, а к вечеру их оттуда выбивали…

На правом фланге защищает железнодорожный переезд взвод лейтенанта Широнина, в прошлом учителя. Задача на гвардейцев возложена чрезвычайно ответственная, ведь если врагу удастся захватить переезд, он получит возможность подвести к Харькову дополнительные резервы и поддержать танковые атаки огнем артиллерии…

В течение пяти суток рвались фашисты к Тарановке, бросая в бой против горстки храбрецов довольно внушительные силы, но занять переезд так и не сумели. Широнинцы отбили десятки атак, уничтожая фашистские танки противотанковыми гранатами и бутылками с горючей смесью, и Тарановку отстояли. Из 25 бойцов в живых осталось только пятеро, однако поставленную взводу задачу они выполнили. Всем героям — и живым, и павшим было присвоено звание Героя Советского Союза, а после войны в селе Тарановка им был воздвигнут памятник…

Владю проводят в штаб, разместившийся в хате, которая вот-вот развалится. Командиром полка является гвардии полковник Кондратий Васильевич Билютин, о котором Владя слышал еще в лесу возле села Тимченков.

— Товарищ гвардии полковник, разрешите… — вытягивается он по стойке «смирно», а сам думает: «Так вот он каков, защитник Тарановки, один из тех, кто внес вклад в разгром армии Паулюса под Сталинградом…»

Полковник Билютин невысокий, плотный, на груди — гвардейский знак. Узкие, чуть раскосые глаза на широком лице. На голове остатки некогда роскошной шевелюры. Не дожидаясь конца рапорта, полковник начинает расспрашивать о боеспособности чехословацкого батальона.

Владя понимает, что интерес советского полковника вызван необычайно серьезной обстановкой, сложившейся в те дни под Харьковом. Советские войска преследовали врага от самой Волги и понесли немалые потери. Темп их наступления был таким стремительным, что от своих тылов они оторвались на довольно значительное расстояние. Оказались нарушенными коммуникации, снабжение войск осуществлялось по воздуху. Были введены в бой все резервы, а свежие советские дивизии могли подойти к Северскому Донцу не раньше чем через две недели. И эти две недели необходимо было продержаться во что бы то ни стало.