Игорь Фролов - Вертолетчик

Их сигнальную ракету заметили. От группы отделился один вертолет прикрытия и пошел к ним; следом устремился второй. Вертолеты неумолимо росли, миражно дрожащие в облаке выхлопа, с узкими, хищно вытянутыми глазастыми мордами, с тяжелыми ракетными блоками под короткими скошенными крыльями — уже были различимы красные головки управляемых ракет и гондолы с пушками.

— А вот и наш Бонд прилетел! — сказал командир, щурясь из-под ладони. — Еще орденок поимеет — да хрен с ним, за нас и Героя не жалко, а, товарищи бздуны? — и он весело толкнул борттехника в бок. — Лишь бы в нас не зарядил, он же потом думает!

Пара «мессеров» не снижая скорости, разделилась, вертолеты подпрыгнули и отработали нурсами по лабиринту, где вела бой основная группа, и по обрыву, под которым лежали окруженные. В лабиринте разбилась черная океанская волна, он забурлил, затрещало, как в печке, — там все кипело, и над грязной, с кровавыми прожилками, пеной пузырьками взлетали и падали камни. Сверху — череда разрывов, земля задергалась, на головы посыпался песок. Вертолеты сделали круг и, проходя над ними, успокаивающе покачали крыльями. Дайте только добраться до вас, и я вылижу всю копоть с ваших боков… Мелькнули на вираже длинные драконьи брюха, пара ушла к лабиринту и, не доходя, открыла огонь из пушек. Возбужденно крутя задранными хвостами, драконы кашляли и плевались огнем и белым дымом, очереди скрещивались, фокусируясь на невидимом пятачке, выжигая, перепахивая его.

Пара «восьмерок» уже летела к ним. Ведущий приземлился у самого лабиринта, и было видно, как высыпали из двери солдаты в касках и бронежилетах, побежали, пригибаясь и разворачиваясь в цепь; пулеметные расчеты залегали, снова вставали и бежали за автоматчиками, — взвод углубился в камни. Второй борт заходил на посадку, полого снижаясь. Он завис неподалеку. Ревя винтами и показывая голубое, в грязных потеках брюхо, опустился и мягко запрыгал на камнях.

…Солдаты бродили среди камней и собирали оружие убитых. Иногда раздавался выстрел, щелкая по горам пастушьим кнутом. Борттехник сидел в жаркой тени и курил очень горькую сигарету, постоянно сплевывая сухую пыльную горечь. Пальцы дрожали.

Пока грузились, два «мессера» кружили по окрестностям, рыскали, опустив носы и постреливая из пушек. Возвращались на 16-м борту, оставив свой покалеченный под охраной солдат. Борттехнику было плохо. Болела грудь — компрессионный удар, — болела и кружилась голова. Выпитая из чьей-то фляжки теплая вода застряла в груди граненым металлическим стержнем, — ему было неудобно в своем теле, оно было не своим, а снятым с чьего-то бешеного плеча. Дух жаждал покоя и спокойного ликования, но для тела покой был мучителен, оно гудело, его распирало изнутри, как глубоководную рыбу, поднятую в тихие, просвеченные зеленым солнцем воды поверхности. Хотелось потерять сознание. Вертолет заложил вираж, к горлу подступила тошнота, холодно взмокло лицо. Он встал, прошел на створки. Задернув за собой тяжелые стеганые шторы, нашарил в жаркой темноте ведро, — в нем тускло блеснуло редукторное масло. «Извините», — подумал борттехник, и его больно вырвало несчастным глотком воды прямо в масло. Пока не перестало трясти, сидел на бардачке у кормового пулемета и, подняв голову, смотрел в черный проем люка — там двигались тросы тяг, там бешено крутился вал трансмиссии, и воровской лучик недвижно лежал на его боку.

…Они возвращались. Борттехник, сидя на скамейке в чужом салоне, пытался прогнать навязчивые сцены собственной смерти в вероятном прошлом получасовой давности. Смерти шли чередой, одна страшнее другой, — вплоть до отрезания головы, — этот вариант, уже булькая и задыхаясь, он пытался предупредить, подорвавшись на гранате, но никак не решался разжать руку.

В пылу борьбы он даже не заметил, что навстречу им пролетела пара с техбригадой и экипажем. Бригада заменила пробитый хвостовой редуктор, и когда солнце, красное как клюква, сидело на западных горах, хромой вертолет приземлился на базе.

Где в это время был его борттехник, автор точно не помнит. Он вообще не видит борттехника в первый час после прилета — его как бы не было на земле. Дальше понемногу проясняется. Кажется, быстро смеркалось — да, уже было темно, потому что костер за баней в окопе был ярок. Пили тут же, в ожидании закуски. Банщик пожарил мясо козы, подстреленной «мессерами» на обратном пути, — автор помнит, как ее разделывали в том же окопе. Он помнит, как потекла в пустое ведро вялая, прерывисто-густая струйка крови; отломилась с сухим треском козья нога, и ее выбросили на поверхность. Из мрака появились собаки и набросились на обломок с копытцем. Им выбросили еще ноги и голову. Ее тут же подобрал солдат с ножовкой, аккуратно отпилил крышку черепа с прямыми, кручеными винтом рожками, и боком, по-крабьи заскользил в сторону. Его остановил майор:

— Куда понес, шустрый? Это — моя добыча. — И, обращаясь к борттехнику: — Как, пулеметчик, головка бо-бо? Пойдем-ка, я тебя полечу, у меня средство есть.

Он завел борттехника в предбанник, жестко держа за локоть, развернул к себе.

— Ты после прилета сходил, отметился?

— Куда?

— Куда, куда! К ней. Показался бы, вот, мол, жив, почти здоров. Друг все-таки… Иди, иди, пусть она тебе башку хоть продезинфицирует и заклеит — вон как рассадил, — а у нее БФ медицинский есть. Потом потихоньку двигайте ко мне в балок. Я сейчас попарюсь и приду. И вот еще — рога мои захвати, не пойду же я с ними по городку. А хочешь, себе возьми. Не простая коза-то!

— А какая? — тупо спросил борттехник, глядя на зазубренный срез кости…

— Семен Семеныч!.. Ведь на ее месте должен был быть ты… — майор ткнул его твердым пальцем в грудь. — Если бы не я, — и он холодно засмеялся.

…В комнате, в полумраке, ветер от кондиционера шевелит цветы, высаженные в длинном цинке.

— Тебе сейчас нельзя напрягаться, давай я посмотрю голову. Надо промыть перекисью. Положи вот так, не дергайся. Ну что за блудливые руки, я же…

Пока ее пальцы осторожно перебирают его волосы, он сонно думает в ее колени: не хочу засыпать, после сна все уйдет, этот день кончится — а эта ночь должна быть бесконечна как новогодняя, и все должны веселиться и ходить друг к другу в гости с бутылками, но я очень устал, так жалко пропустить этот праздник, этот карнавал жизни — и в общем веселье всегда найдется темный уголок, куда можно спрятаться с ней…

— Щиплет? — она дует, склонившись, но он уже не отвечает.

Он будет спать пятнадцать минут — головой на ее коленях, окружив руками. Пока автор не постучит по его голове — ей неудобно, да и подозрительно долго вы отсутствуете, друзья. Майор уже выходит из бани и думает — где вы сейчас и чем занимаетесь?