Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

Доверов порошок был единственным оставшимся в аптеке лекарством. Он предназначался от кашля, но эскулап выдавал его при всех случаях. Доктор достал из кармана кисет и, сопя, отплевываясь и просыпая табак на измызганный китель, стал крутить папироску.

— Арсений Петрович, а как быть с хорунжим Та-бунщиковым? — спросила блондинка.

— А что с ним такое?

— Я уже говорила вам. Ему гораздо хуже. И не ест ничего.

— Не ест? Гм… — Врач стал заслюнивать самокрутку, не замечая, что почти весь табак просыпался на пол. — А вы ему водку давали?

— Давали. Не пьет~ Водку не пьет?! Гм!.. — врач безнадежно махнул рукой. — Ну, тогда дело дрянь — наверно, помрет!.. М-да… Однако я все же пойду посмотрю этого пассажира. Зоя Владимировна, проводите меня, пожалуйста.

Шаркая ногами, он удалился.

Дундич остался один. «Да, — думал он, — и у них плоховато с медиками… Брать врача не имеет смысла — алкоголик. Да и очень стар. Пожалуй, за дорогу рассыплется или умрет со страху… А сестры? Одна глупа. Другая — черт ее знает. Но обе, кажется, ничего не смыслят в медицине. Зря я сюда забрался». Он поморщился, вспоминая оставленных раненых, когда вдруг послышался быстрый стук каблучков. Дундич поднял голову. В комнату вошла смуглая тонкая девушка в белой косынке.

— Что с вами, поручик? — приятным грудным голосом спросила она, смотря на него строгими серыми глазами. — Будьте добры, говорите скорее, у меня операция.

— Операция? Вы сами оперируете, сестричка? — Дундич внимательно посмотрел на миловидное лицо девушки с точеным греческим носиком.

«Какой-то странный, — подумала Катя. — Кто он?» Чувствуя на себе его ласкающий взгляд, она с досадой на себя сказала:

— А что же делать? Врач вечно пьян, а я не могу видеть человеческие страдания… чьи бы они ни были.

Дундич вновь пытливо взглянул на нее и заметил что-то значительное, недоговоренное, мелькнувшее в больших глазах девушки.

— Дайте-ка я вас посмотрю, — сказала Катя. Дундич почувствовал прикосновение нежных пальцев к голове. — Ну что же, рубец почти зажил. — Катя ловко перебинтовала Дундича и, отойдя к рукомойнику, стала мыть руки.

Дверь распахнулась от сильного удара ногой. Гордо неся голову, в приемный покой вошел ротмистр Злын-ский. Следом за ним вошли низенький толстый штабс-капитан, совсем молодой хорунжий в белой черкеске и сотник Красавин с черной наглазной повязкой.

— Послушайте… э… голубушка… — произнес Злын-ский, косясь на сестру. — Мы, так сказать…

Катя вспыхнула.

— Извините, господин ротмистр, но я не голубушка, — резко сказала она.

— Виноват… э… гм! Не найдется ли у вас чем промочить горло?

— Здесь военный лазарет. И я не понимаю…

— Вот, вот, потому мы сюда и пришли! — весело заявил сотник Красавин. — Позвольте… — Он приблизился к Кате. — Боже мой! Екатерина Николаевна?! Вот встреча!.. Позвольте, а это кто?

Дундич поднялся со стула.

— Поручик седьмого гусарского князь Шурихан, — отчетливо представился он.

Красавин с недоумением оглядывал Дундича единственным глазом.

— Как вы сюда попали, поручик? — спросил он пытливо. — Разве у нас есть гусары?

— У вас нет, а у нас есть, — спокойно произнес Дундич.

Красавин вопросительно смотрел на него.

— У кого это — у нас?

— К Ремонтной подходит кавалерийская дивизия генерал-майора Топоркова, — твердо сказал Дундич. — Я с эскадроном прибыл вперед.

— Как, уже подходит? — Мрачное лицо Красавина оживилось. Он доброжелательно посмотрел на Дундича. — Я слышал, вы еще формируетесь?

— Мы получили приказ срочно закончить формирование и выступить. — Дундич достал из кармана золотой портсигар, предложил Красавину папиросу и, щелкнув крышкой, не спеша закурил.

— Господа, слышали новость? — сказал Красавин, обращаясь к офицерам, стоявшим у стола в глубине комнаты. — К нам прибывает дивизия генерала Топоркова. Вот представитель этой славной дивизии, князь… — он запнулся.

— Шурихан, — подсказал Дундич.

— Князь Шурихан! — повторил веско Красавин.

— Да здравствуют гусары! — крикнул Злынский. — Ну, по такому случаю надо из-под земли достать, но выпить!

Офицеры с повеселевшими лицами обступили Дундича. Каждый спешил представиться и пожать ему руку, и только один пехотный штабс-капитан, начальник контрразведки, холодновато поздоровался с ним.

Пользуясь общим разговором, Катя незаметно вышла из комнаты.

Дундич отвечал на вопросы и, между прочим, рассказал, что вновь сформированная дивизия еще в начале сентября выступила из Моздока походным порядком. Вчера был сильный бой с красными. Порублено до шестисот человек. Чуть было не взяли в плен самого Буденного, спасся каким-то чудом…

— А-а… па-па-па… п-простите, по-поручик, а к-кто командует вашим по-полком? — поинтересовался штабс-капитан.

— Полковник барон Штакельберг, господин капитан, — сказал Дундич.

— По-позвольте, как же так? — Штабс-капитан оглянулся на хорунжего. — Барон Штакельберг находится в ставке!

— Совершенно верно, находился. А два дня тому назад он вступил в командование нашим полком. Завтра утром вы сможете увидеть его, — спокойно произнес Дундич.

— Ах, вот как! Ну, ну…

Злынский, выходивший куда-то, вернулся, держа в каждой руке по бутылке.

— Господа офицеры, оказывается, и здесь есть добрые души! — весело объявил он, поставив бутылки на стол. — Вот. Сам главный врач дал. Упился! Иже во святых отец. Во блаженном успении вечный покой. Заснул. Совсем слаб старичок.

— Василий… н-ну… Петрович! Да вы п-прямо б-бог! — проговорил восторженно штабс-капитан.

— Ну до бога, положим, мне далеко… Послушайте, молодой, — Злынский обратился к хорунжему, — давайте-ка мы ваши котлеты посмотрим. Вы там что-то хвалились.

Хорунжий быстро вышел из комнаты и вскоре возвратился с большим свертком в руках. Ротмистр раскупорил бутылку и наполнил стаканчики.

— Ну, господа, выпьем по единой, — предложил он.

— Господин ротмистр, вы мне много налили, — запротестовал хорунжий. — Это чистый спирт. Я так не могу.

— Не можете? — Злынский укоризненно покачал головой. — Что же вы, юноша, хвалились, что с красных живьем шкуру сдирали, а спирта испугались? Эх вы, зеленый! Вот берите пример с меня, старика!

Он взял стаканчик и, словно священнодействуя, зашептал над ним:

— Святого мученика Авраамия, Бориса и Глеба владимирских… помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец.

С последним словом ротмистр вытянул весь спирт сразу, закусывать не стал, а только запил водой.

— Так-то, — сказал он и крякнул. — Так-то пили у нас в уланском полку… А, милости просим! — воскликнул он при виде входившей в комнату черненькой сестры. — Пожалуйте, пожалуйте, сестра. Водочку пьете?