Александр Листовский - Конармия[Часть первая]

— Сдавайтесь, князь Шурихан! — насмешливо крикнул ему сотник Красавин.

— Сейчас! — хрипло сказал Дундич. — Сейчас… — он осмотрел револьвер. В барабане оставалось два патрона. Больше у него не было. Он мог сделать один выстрел. Последний патрон он оставлял для себя. Белые притихли. Дундич приподнялся, и тут же выстрел сбил шапку с его головы. Из рассеченного лба брызнула кровь. Он зажал рукой рану и вдруг услышал громкие, полные ярости крики. С поля бежали какие-то пестро одетые люди. Плечистый парень без шапки, тяжело дыша, набежал на него и замахнулся дубиной.

— Белый, гад?! — спросил он, готовясь обрушить страшный удар.

— Красный! — спокойно отвечал Дундич. — Вон они, белые, — он показал в сторону копны. Из-за нее появлялись по одному всадники в бурках. Пригнувшись в седлах, они мчались в степь.

— Тишка! Ты чего там? — крикнул плечистому парню старик с вилами.

— Тут, дядя Яков, товарищ пораненный, — отвечал парень. Он поднял кубанку Дундича с красной звездой и вертел ее в руках. Видимо, ему очень хотелось напялить ее на себя.

Старик подошел и посмотрел на Дундича с невольным почтением.

— Здравствуйте, — сказал он, перекладывая вилы в левую руку и снимая меховой малахай.

— Кто вы, добрые люди? — спросил Дундич.

— Мы-то? — старик усмехнулся. — А хрестьяне тутошние. Мужики… Вот теперича, значит, товарищам помогаем, красным армейцам. Я, значит, за командира.

— Что, видно, белые здорово вам насолили? — спросил Дундич.

— Они тут покомандовали… Всех наших баб, девчат перепортили. Зерно коням стравили. Всех курей порезали. Все как есть перетрясли… А, да что толковать! Белый, он белый и есть… Ты что, товарищ? Гляди, как кровь бежит! Тебе бы пособие оказать?

— Ничего не надо, — сказал Дундич. — Пустяки. Немного царапнуло. Так подсохнет.

— Ну, в таком случае бывайте здоровы! Нам воевать надо… Эй, робяты! Айда-те за мной! — крикнул старик, повернувшись к толие.

Парни, бородатые мужики и подростки, кто с вилами, кто с дробовиком, кто с дубиной, повалили за дядей Яковом, который стариковской побежкой повел их к городской площади, откуда доносилась ружейная перестрелка…

Темнело. Где-то на окраине все реже постукивали отдельные выстрелы. Скоротечный бой заканчивался. Дундич стоял, привалившись к копне, и ругал себя за то, что увлекся преследованием Красавина и оставил бойцов. Да г собственно, был ли он виноват? Схватка раскололась на мелкие поединки, и бойцы дрались один на один, как это часто бывает в кавалерийском бою. Но Дундича беспокоила мысль — куда делся его ординарец Алеша, молодой терский казак, "никогда не покидавший его? На этот раз он где-то отстал…

В темневшем небе загорелась, замерцала, как искорка, золотистая звездочка. Дундич смотрел на нее, а сам думал о том, как Катя сравнивала жизнь с горевшей звездой… Одна горит ярко, другая тускло, третья гаснет, не догорев до конца. «Вот и Катина звездочка угасла без времени, — думал Дундич. — А долго ли еще гореть моей? Долго, — тут же сказал он себе. — Я должен еще описать все эти события», — решил он, вновь вспоминая погибших товарищей.

Вблизи послышались звуки перекликающихся голосов. Дундичу показалось, что он слышит голос Дерпы. Он не ошибся.

— Вот он, наш командир! — весело объявил Дерна, подъезжая к нему и слезая с лошади. — Как живы-здоровы?

— Алешу не видели? — спросил Дундич.

— Живой… Коня под ним подвалили, — отвечал Дерпа, не замечая еще, что в нескольких шагах лежит лошадь Дундича. — Товарищ командир, — продолжал он, — мы тут генерала поймали. Только какой-то он квелый. Вроде и не похожий на генерала. И старый совсем.

— Где он? — спросил Дундич, оглядываясь.

— А вон ведут, — показал Дерпа.

Харламов и Митька Лопатин конвоировали генерала с окладистой седой бородой.

— Кто вы? — спросил Дундич, когда пленного поставили перед ним.

— Генерал-лейтенант Хельмицкий, — ответил старик, делая слабую попытку поднять руку к фуражке. — Интендант группы войск генерала Савельева.

— Хельмицкий? — Дундич с любопытством смотрел на него. — Постойте, это вы командовали третьей донской дивизией на германском фронте в шестнадцатом году?

— Я… Послушайте, молодой человек, — продолжал генерал. — Я даю вам честное слово русского офицера, что нахожусь в этой кампании по принуждению. Я мобилизован, несмотря на все мое нежелание. И поверьте, что вся эта история мне не по душе. Да. Хотите — верьте, хотите — нет. Ваше дело. Можете меня расстрелять. Я готов.

Дундич пожал плечами.

— Я не волен расстреливать пленного, генерал, — сказал он. — Мне придется отправить вас в штаб. И если вы дадите мне слово не пытаться бежать, то я дам вам лошадь.

— Мне? Бежать? — Хельмицкий усмехнулся. — Нет, я уже давно отбегался. А слово я даю. Оно у меня крепкое… Кстати, как приятно иметь дело с благородным человеком. Вы офицер?

— Я красный командир, генерал, — холодно сказал Дундич. — Извольте отправляться. — Он подозвал Дерну и приказал ему сопровождать Хельмицкого в штаб.

Если Буденный был доволен боевыми действиями рядовых бойцов и командиров 56-й стрелковой дивизии, то нельзя было сказать, что он доволен высшим командованием. Верно, командир и комиссар дивизии выбыли из строя еще в самом начале боя, но оставался начальник штаба. И теперь он стоял перед столом, за которым сидел Буденный, и, при каждом слове пощелкивая каблуками, старался доказать, что отступление с занимаемого дивизией участка явилось прямой необходимостью.

— Да бросьте вы мне голову морочить! — сердито возражал Буденный, похлопывая по столу широкой ладонью. — Я бы, прямо сказать, на такой позиции сидел до второго пришествия! А вы что сделали? Побежали! Отступили! А что, если б мы вас не выручили? Чем это могло кончиться? А? Я вас спрашиваю?!

— Катастрофой, — вставил Бахтуров.

— Правильно. Катастрофой, — подтвердил Буденный. — Вы бы открыли фронт и дали возможность генералу Савельеву соединиться с Мамонтовым. Правильно я говорю? Эх вы, вояки! — Буденный сердито посмотрел на начштаба, который, молча клонясь вперед, с виноватым видом придерживал руки по швам. — Ну, вот что, друзья, мы помогли вам восстановить положение. Теперь стойте тут до последнего. А то я вернусь и поснимаю с вас головы!..

За окнами, где во мраке лил сильный дождь, послышались голоса. Кто-то спрашивал, где находится штаб. Потом в сенцах застучали шаги, и, спросив разрешения, вошел пожилой казак в мокром брезентовом плаще с капюшоном.

— Ваше превосходительство… — он осекся и побледнел, увидев красную звезду на папахе Буденного.

— Ты кто? Откуда? — спокойно спросил Буденный, делая знак Зотову.

Тот подошел и встал позади казака.

— Погоди… Так что же это, братцы? — казак пошатнулся. — Красные, значица?.. Мать моя, царица небесная, — прошептал он с растерянным видом.