Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

— Так поверишь, что назначен к тебе, или бумажку показать? — спрашивал Ильвачев, покачиваясь на своих длинных ногах.

Иван Ильич взглянул на его худое остроносое бритое лицо и усмехнулся.

— Так, значит, я заступил, — сказал Ильвачев. — Пусть мое хозяйство пока здесь постоит, я схожу за конем… Да, товарищ Ладыгин, комиссар ничего тебе не говорил насчет ликвидации неграмотности?

— Нет. А что?

— Приказано за время похода ликвидировать. Иван Ильич в недоумении пожал плечами.

— Как же на походе ее ликвидировать? На дневках [25] Во время длительных переходов конницы через каждые два-три дня назначались дневки для отдыха лошадей и бойцов. , что ли?

— Зачем на дневках? На дневках все равно не успеть. А я придумал. Смотри!

Ильвачев нагнулся, открыл сундучок и вынул из него пачку крупно нарезанного картона.

— Видишь? — он показал Ладыгину огромную букву.

— Ну, буква. А дальше? Как ты учить-то будешь?

— Очень просто. Всех неграмотных в голову эскадрона. Переднему бойцу букву на спину, а остальные — учи! Все равно делать нечего во всех отношениях.

— А ведь ловко! Ха-ха-ха-ха, — расхохотался Иван Ильич. — Молодец! Здорово придумал.

— Уж не знаю как, но комиссар одобрил. У меня тут целых три комплекта. — Ильвачев хозяйски похлопал по пачке. — Всю ночь сидел писал… Ну ладно, я пошел. Да, имей в виду: начальство ходит по эскадронам.

Ильвачев, размашисто ступая, пошел со двора.

— К нам, что ли, комиссар? — спросил Крутуха, кивнув вслед Ильвачеву.

— К нам. А что?

— Ребята его больно хвалят. Говорят, замечательный человек!.. Товарищ комэск, комполка идет! — сказал он настороженно.

По двору шли два человека: высокий в черкеске, лет тридцати, с крупным бритым лицом — командир полка Поткин-Посадский и небольшого роста, но такой плечистый, что казался квадратным, комиссар Ушаков.

Иван Ильич пошел навстречу им и доложил о состоянии эскадрона.

— Ого! Силен, Ладыгин, уже рыбки успел подловить, — улыбаясь, сказал Поткин, здороваясь с Ладыгиным и показывая на рыбу.

— Бойцы наловили, товарищ комполка, — сказал Иван Ильич.

Поткин нагнулся и взял рыбу.

— Фунтов на десять… Славная уха будет! — проговорил он, бросая рыбу и повертываясь к Ладыгину. — Ну как деда?

— Плохие дела, товарищ комполка.

— Что, старики остаются?

— Сегодня Назаров ушел.

Поткин с сожалением покачал головой.

— Да, жаль… Комиссар вот говорит, что они со своей земли не хотят уходить. Побили, мол, Деникина, и с нас, значит, хватит… Жаль, хорошие ребята были…

— А ты с ним говорил? — спросил Ушаков Ладыгина, пытливо глядя на него карими, монгольского разреза глазами.

— Ну как же!

— А он что?

— Известно что: хозяйство, мол, разрушено, разбито.

Во дворе послышались шаги. К ним шел черный как жук приземистый человек в накинутой на плечи лохматой бурке. Это был командир третьего эскадрона Карпенко.

— Вы меня требовали, товарищ комполка? — спросил он, подойдя к Поткину и глядя на него черными хитроватыми глазами.

Поткин сердито взглянул на него.

— Требовал. Что такое опять у тебя случилось? Жители приходили, жаловались — забор, мол, поломали.

— Да ну их, товарищ комполка! Брешут! У них доску возьмешь, они кричат: «Заборы палят!»

— Ты все же смотри, — строго сказал Ушаков. — Читал последний приказ?

— Читал. — Карпенко, стараясь скрыть смущение, переступил с ноги на ногу.

— Ну вот. А раз читал, то смотри в оба. А не то трибунал. Так-то…

Наступило неловкое молчание.

— Разрешите взойтить! — послышался от ворот сиповатый старческий голос.

Поткин повернулся на голос. В открытых воротах стоял дежурный по полку командир взвода Захаров, пожилой, добрейшей души человек, прозванный бойцами «папашей» за то, что звал всех сынками.

— Заходи. Чего тебе? — спросил Поткин.

— Разрешите доложить, товарищ комполка. Прибыли красные офицера. Три человека, — доложил Захаров, подойдя к командиру и придерживая руку у шлема.

— Сильно!.. Где они?

— А вон у штаба стоят, — показал Захаров.

На противоположной стороне улицы, у палисадника, окружавшего большой дом штаба полка, стояли Вихров, Дерпа и Тюрин.

Поткин и все остальные молча оглядывали молодых командиров. На них были длинные, щегольские кавалерийские шинели, туго стянутые желтыми боевыми ремнями, аккуратно сшитые фуражки и хромовые сапоги с блестящими шпорами. Тут же стояли чемоданы в чехлах.

— А ведь ничего себе ребята, — заметил Ладыгин. — Видно, их там основательно жучили… Карпенко, ты себе будешь брать командиров?

— На черта мне нужны эти фендрики! — отмахнулся Карпенко. — Ворон пугать? И не поймешь, что они такое. Не то старые офицера, не то черт те что! Они же в первом бою убегут, «мама!» закричат.

— Значит, не хочешь брать? — спросил Ушаков, глядя на Карпенко со скрытой усмешкой.

— Прошу ослобонить, товарищ комиссар. Ну их! С ними, с корнетами, только наплачешься.

— Ну как хочешь… А ты, Ладыгин?

— А мне дайте одного, — попросил Иван Ильич. — У меня первый взвод без командира.

— Так вы, значит, с Петроградских курсов? — спрашивал Иван Ильич, доброжелательно оглядывая Вихрова, который чем-то напоминал ему сына, погибшего в начале гражданской войны. — Что ж, хорошие курсы… Ну, а командовать вам приходилось?

Вихров ответил, что был старшим курсантом.

— Вот это добре, — сказал Ладыгин. — Практика — великое дело… Так вот, товарищ Вихров, поимейте в виду, что наши ребята, конечно, не курсанты и с дисциплинкой у нас слабовато. Так что постарайтесь прибрать взвод к рукам.

Он вынул из кармана записную книжку, вырвал лист и стал писать записку.

— Ну что ж, заступайте на первый взвод, — продолжал он, свертывая записку и подавая ее Вихрову. — Помощником у вас будет взводный Сачков. Старый солдат. Он сейчас временно командует взводом. Передайте ему ату записку, примите взвод, а после приходите оба ко мне. Да поимейте в виду, что через два часа выступаем в Ростов… Крутуха! — позвал он ординарца. — Проводи товарища командира до Сачкова.

Вихров и Крутуха вышли на улицу. У соседних, обсаженных тополями дворов чей-то простуженный голос кричал:

— Маринка, слышь? Передай врачу, чтоб бричку под сахар налаживали!

Ему, видимо, что-то ответили, потому что на этот раз голос закричал громко и сердито:

— Ну да, проспал! Это вы спать горазды! Давай скорей! Там уж, факт, дожидают!

Крутуха, по всей вероятности, узнал голос, потому что усмехнулся и покачал головой.

— Кто это кричит? — поинтересовался Вихров.

— Да лекпом наш, Кузьмич, очень даже интересный человек.

Они вышли к крайнему порядку дворов.

— Сюда, товарищ командир, — показал Крутуха на ворота большого дома под железной крышей.