Владимир Кашин - С нами были девушки

Первыми начали удирать тяжелые «хейнкели». Сбрасывая куда попало бомбы, они торопливо поворачивали на запад. Вслед за ними потянулись пикировщики. Истребители гнали их за линию фронта.

Все тише и тише становилось на земле и в небе: умолкли пушки, пулеметы, гасли один за другим прожекторы, далеко на запад отхлынул шум самолетов. Под черным шатром неба воцарилась тишина.

На разрушенной улице послышались возбужденные голоса, стоны, чей-то плач. Заурчала автомашина, недалеко от дороги запрыгали лучи фонарей — там откапывали и грузили на машины раненых жителей.

Двор уже наполнился солдатами. Моховцев распорядился сменить наблюдателя на крыше. Зина и два солдата забрались по каменной лестнице на чердак. Через несколько минут, поддерживаемая с двух сторон, по этой же лестнице спускалась девушка, которая стояла на площадке во время налета.

Когда она появилась во дворе, Моховцев громко скомандовал: «Смирно!» Все замерли.

— За отличную службу и проявленное самообладание рядовой Койнаш объявляю благодарность!

Койнаш что-то тихо проговорила, и только те, что стояли рядом с ней, услышали: «Служу Советскому Союзу!» Это была та самая девушка, которая ходила с Зиной на речку стирать. Но теперь ее глаза не сверкали лукавством, девушка еле держалась на ногах.

Моховцев тихо сказал:

— Чайка, Незвидская, помогите ей. Пусть идет отдыхать.

Девушки повели подругу в казарму. Андрей пошел вслед за ними.

В казарме было пусто, многие постели разбросаны. На столе лежала развернутая книга.

Кровать Койнаш была застелена, и девушка тяжело опустилась на одеяло.

Но вот она будто опомнилась, вздохнула и, уткнувшись лицом в руки, тихо заплакала.

Земляченко, который остановился в дверях казармы, стало жутко.

Зина и Незвидская сидели возле Койнаш и гладили ее по плечам, словно маленькую.

Они не говорили ей ничего, не утешали. Сами переживали такое и знали: ничто не поможет, пока не пройдет шок и подруга не выплачется.

Андрей подошел ближе.

Зина подняла голову и словно впервые в жизни увидела его. Взгляд девушки был холодным, даже враждебным. Лейтенант понял, что его появление некстати, что сейчас он здесь лишний. Ничего не сказав, он повернулся и вышел…

Лето было в разгаре. Очень короткими стали ночи. Не успевало как следует стемнеть, а небо начинало сереть, наполняться далеким светом нового дня.

То ли в результате потерь во время «звездного» налета или по каким-то другим причинам, но немцы угомонились. Радио ежедневно приносило вести об освобождении белорусских городов и сел, о неудержимом продвижении советских войск, а здесь, в юго-западном углу гигантского фронта, опять наступило затишье. Так прошла неделя, вторая.

На оперативной карте батальонного поста короткие синие черточки вражеских маршрутов Андрей прокладывает только над линией фронта. В большинстве это самолеты-разведчики: длинношеий «юнкерс» или «Фокке-190», которого солдаты назвали «рамой». Они торопливо пролетали над передовой, фотографировали наши позиции, пытались рассмотреть дислокацию частей, передвижение войск.

Чаще всего вражеские летчики возвращались ни с чем. Немецкие дешифровщики до боли в глазах всматривались в фотоснимки, доставленные разведчиками, но ничего интересного для себя не могли заметить. Не больше везло и штабистам разведотдела «Люфтваффе»: им приходилось довольствоваться весьма однообразными рапортами своих воздушных шпионов. На переднем крае, казалось, не было никаких изменений.

Немецкие и румынские генералы нервничали: возможные планы советского командования, оставаясь неразгаданными, пугали их. И хоть не терпелось штабистам «Люфтваффе» проникнуть в глубину советских позиций, увидеть, что делается на железнодорожных и автомобильных коммуникациях, которые тянулись из глубокого тыла, однако в их памяти еще жила неудачная попытка «звездного» налета.

Затишье не уменьшало боевой настороженности наблюдательных постов. Но все же люди почувствовали облегчение.

Моховцев, который в тяжелые дни не любил беседовать в оперативной комнате, теперь дружески шутит с телефонистками. Он садится то возле одной, то рядом с другой, расспрашивает о службе, о семье.

Дольше, чем возле других, задерживается командир у столика Марии Горицвет. Она уже не работает парикмахером, а ходит дежурить на батальонный пост. Эта чернявая, вызывающе красивая девушка охотно слушает Моховцева, звонко смеется, гордо вскидывая кудрявую голову. Ей приятно внимание командира, да еще проявленное на людях.

У Моховцева по штату должен быть ординарец, чтобы стирать белье, подшивать чистые подворотнички, выполнять мелкие бытовые поручения. Такой солдат есть у замполита Смолярова, есть у начальника штаба старшего лейтенанта Капустина.

У Смолярова — маленькая остроносая девчушка с Полесья, которая боится винтовки и никак не может усвоить схему телефонного аппарата; у начальника штаба — дочка азовского рыбака, которая на голову выше старшего лейтенанта и шире в плечах. Моховцев же не берет себе постоянного ординарца. Когда ему надо что-нибудь сделать, он вызывает Марию.

Горицвет убирала в комнатушке командира, расположенной возле оперативной батальонного поста, стирала и подшивала к гимнастерке капитана белоснежные подворотнички, всячески старалась создать ему удобства и даже комфорт. То он обнаруживал на своей узенькой железной кровати вышитую подушечку, то вместо привычной алюминиевой кружки на его столике появлялся невесть как сохранившийся в этих местах и неизвестно откуда добытый Марией тонкий с рисунками стакан с подстаканником, то, возвратившись с постов, он замечал в комнатушке свежие полевые цветы, а если не цветы, то по крайней мере обрызганную водой душистую ветку белой акации…

В часы затишья, когда в воздухе было спокойно и девчата скучали на батальонном посту, Моховцев иногда вызывал Марию прямо из оперативной комнаты.

Вот раздается звонок аппарата внутренней связи. Дежурный офицер берет трубку. Любопытные девушки настораживаются.

— Дежурный слушает…

По лицу офицера можно понять, что он разговаривает с начальством. Потом он сухо обращается к Марии:

— Горицвет.

— Я!.. — поднимается девушка.

— Вас вызывает командир!

Мария спокойной походкой направляется к дверям. Как только они закрываются за ней, дежурный обращается к Зине, столик которой рядом со столиком Марии:

— Чайка! Переключите на себя линию Горицвет!

Зину это раздражает. В казарме она однажды сделала замечание Горицвет за то, что та обхаживает комбата. Но Мария в ответ только усмехнулась: