Эл Морган - Генеральская звезда

Поравнявшись с валуном, я повернул направо, сделал тридцать шагов, потом еще десять и заполз в заросли. Одежда на мне промокла, я обливался потом, а теперь, немного обсохнув, буквально дрожал от холода.

Два часа тянулись бесконечно.

За все это время я не услышал и не увидел ничего такого, что представляло бы ценность как военная информация. Не мог же сойти за важное донесение тот факт, что один из немецких часовых четырежды за эти два часа отправлял естественные потребности. Признаться, я и сам еле сдерживался, чтобы не последовать его примеру. Я кусал губы, рассказывал самому себе анекдоты, пытался мысленно решать алгебраические уравнения, припоминал популярные песенки. К тому моменту, когда мне удалось вспомнить мелодии всех старых кинофильмов с участием Бинга Кросби, наступила пора возвращаться. Сержант жестом показал мне, что я должен подняться и следовать за ним. Поравнявшись с валуном, я стал спускаться по склону холма и, не ожидая сигнала, перебежал поляну. Все остальные уже ждали меня у ручья. Сидя в кустах, мы дождались Бронсона и Пита и углубились в заросли. Здесь сержант опросил всех участников вылазки, и каждый из них шепотом доложил все, что ему удалось узнать. Робби слышал, как два фрица в окопе говорили, что дня через три их должны сменить. Сообщение представляло несомненный интерес: если немцы заменяют одну часть другой, это могло означать, что они не собираются ни наступать, ни отступать. Уже одно это оправдывало посылку нашей группы в расположение противника.

Не думаю, что сержанта могла заинтересовать песенка о том, как «хотелось бы мне стать пчелкой и побыть у тебя в спальне», или уравнение y +304 x =2 y ( х+ 4 у )+397 — единственное, что я мог ему сообщить. Поэтому я сказал, что ничего не слышал, вот только один фриц, как видно, выпил на ночь слишком много воды.

Собранная информация была передана Питу, после чего мы цепочкой, так же как шли сюда, отправились обратно. Теперь каждое дерево казалось мне знакомым, и настроение заметно поднялось. К грязным блиндажам роты меня тянуло так, словно там был «дом, мой милый дом».

Внезапно словно земля разверзлась передо мной. Еще ничего не видя, я остановился как вкопанный. Бронсон, отшвырнув винтовку, вихрем пронесся мимо меня, я невольно бросился за ним и чуть не упал, споткнувшись о тело солдата, который только что шагал передо мной. В спине у него торчал нож. Немного дальше валялся второй труп — это тоже был кто-то из наших. В следующее мгновение я понял причину доносившегося до меня шума: немец опрокинул сержанта навзничь и прижал к земле. В его руке уже блеснул нож, но Бронсон подоспел вовремя — снова блеснуло лезвие ножа, послышался стон. Бронсон оттащил немца и перевернул на спину. Он был мертв.

Сержант не вставал, и я наклонился над ним.

— Под ребро ткнул, — прошептал он.

Я осторожно ощупал рану, моя рука сразу стала влажной и липкой.

— Сукин сын, ловко он разделался с Робби и Доном! Они не слышали и не видели его. Потом подкрался ко мне, прыгнул и схватил за горло, так что я ничего не мог поделать. Должно быть, с фланга подполз.

— Заткнись, — бросил Бронсон.

— Он тут, наверно, не один, — бормотал сержант.

— Да помолчи же ты! Знаю без тебя, не первый раз в разведке.

Подошли Пит и солдат, двигавшийся в цепочке позади меня.

— А остальные? — шепотом спросил я.

— Мертвы, — ответил Пит.

— Далеко отсюда до наших линий? — спросил я.

— Да примерно...

— Заткнись, сержант! — вполголоса прикрикнул Бронсон. — До наших передовых постов около километра. Немец с ножом был тут не один, это факт. Значит, нас обнаружили и готовили засаду. Кто-то из них двоих — Робби или Дон — наткнулись на фрица, и он разделался с ними. Вы уверены, они действительно мертвы?

— Никаких сомнений.

— Послушай, Капа, — обратился ко мне Бронсон, — есть у меня для тебя работенка.

— Что ж...

— Ты запомнил, какие сведения мы передали Питу там, у ручья?

— Запомнил.

— Прекрасно. Назначаю тебя замыкающим вместо Пита. Останешься здесь с сержантом. Пистолет еще у тебя?

— У меня.

— Вот и хорошо. Теперь слушай внимательно. Оставайся здесь в укрытии. Мы трое свернем сейчас влево — отвлечем внимание немцев. Проползем метров двести и откроем огонь. Как только услышишь, немедленно взваливай сержанта на спину и несись к нашим позициям. Лети как птица.

— Ради бога, оставьте меня тут! — попросил сержант. — В темноте немцы все равно не найдут, а днем вы придете за мной.

— Довольно, сержант, — оборвал его Бронсон. — Слушай, что говорят старшие... Вообще-то, Капа, до наших позиций рукой подать, в другое время мы попытались бы прорваться, но с раненым на руках — сам понимаешь... Черт возьми, а где же моя винтовка?

— Бросили, когда побежали на помощь сержанту, — отозвался Пит. — Но я ее подобрал. Вот она.

— Солдат в бою никогда не бросает своего оружия, — назидательно заметил Бронсон.

— На сей раз я прощаю вас, сэр, — произнес сержант.

— Ну хорошо, пошли. — Бронсон чинно пожал руку сначала мне, потом сержанту.

«Прямо как в театре», — подумал я.

— Желаю успеха, — сказал Бронсон.

— И вам тоже, — ответил я.

Подполковник и оба солдата ушли.

— Вы знаете, как переносят людей пожарные? — спросил сержант.

— А как же! У меня в роду все пожарные, — пошутил я.

— Извините, если я запачкаю вас кровью.

— Пустяки. Как самочувствие?

— Хуже некуда. Рана донимает.

— А где ваш пакет с кровоостанавливающими средствами? Каждый солдат должен его иметь.

— Должен-то должен, но в таких случаях начальство считает, что и пакет может производить шум.

Нам, наверно, не следовало разговаривать, но я почему-то решил, что теперь нет смысла соблюдать осторожность. При желании фрицы уже давно могли бы нас найти. Вряд ли пожилой военный корреспондент с пистолетом, из которого он не умеет стрелять, и раненый сержант представляли для них опасность. Разговор отвлекал меня от удручающего зрелища: сержант с кровоточащей раной в боку и мертвый немец, уставившийся в небо остекленевшими глазами.

Внезапно слева от нас послышались винтовочные выстрелы, и сразу же в ответ застрочили немецкие автоматы. Бронсон наконец нашел то, что искал. Одновременно заговорили обе полуавтоматические винтовки ушедших с ним солдат. Итак, стреляли трое, но я надеялся, что немцы слишком заняты, чтобы догадаться об этом. Взвалив сержанта на плечи, я побрел к нашим окопам. Не знаю, далеко ли было до них и сколько времени я шел. Сержант без умолку болтал, прерывая свой монолог в ту минуту, когда боль становилась совсем уж непереносимой. Его кровь пропитала мою куртку, она была липкой и, как ни странно, холодной.

Выстрелы гремели почти непрерывно, и я невольно спрашивал себя, надолго ли у Бронсона хватит патронов. Тщетно пытался я вспомнить, сколько обойм он захватил с собой, и в конце концов обратился с этим вопросом к сержанту.