Эл Морган - Генеральская звезда

— Знаешь, что я думаю, Чарли?

— Что?

— Я думаю, надо сыграть партию в шахматы.

— Капа, я знаю, что тебе надоел этот разговор, но дай мне кончить. Не знаю, почему я стараюсь оправдаться в твоих глазах. Мне кажется, мы любим друг друга. Не знаю почему. Вряд ли мы провели вместе в общей сложности больше двух недель — сыграли несколько партий в шахматы, поговорили, даже немного повоевали. Но мне важно, чтобы ты, уходя отсюда, если и не понял меня, то хотя бы признал, что у меня есть своя точка зрения и что я могу сказать кое-что в свою защиту. Я никогда не хотел служить в армии, не хотел поступать в Вест-Пойнт, не хотел воевать. Но моя судьба была решена, когда мне было девять лет, и, клянусь богом, я оправдал надежды. Я отличный армейский офицер. Я испоганил все в своей жизни, но только не службу. Поэтому она имеет для меня такое значение. У меня больше ничего не осталось, Капа.

— А жена?

— Маргарет?

— Да.

— Если у нас не ладится с Маргарет, в этом виноват только я. Она делала все, что могла, в самых отвратительных условиях. Я так и не дал ей возможности стать хорошей женой. Одно время она очень старалась. Я много думал о наших отношениях с ней и не уверен, что после войны будет какой-нибудь смысл сохранять наш брак. Не знаю, Капа. Может быть, еще раз попытаюсь. Может быть, мне надо пройти такую же основную подготовку для нормальной жизни, о какой я говорил. Если призывники не приспособлены к солдатской жизни, то я наверняка не приспособлен к семейной жизни и вообще к нормальному человеческому существованию.

— В тебе заложено странное противоречие, Чарли. Твои мнения о Чарли Бронсоне — полковнике и Чарли Бронсоне — человеке совершенно не сходятся. Вероятно, ты переоцениваешь одного и недооцениваешь другого.

— Может быть, профессиональным военным вообще надо отказаться от личной жизни? Может быть, они не должны жениться, иметь детей и вести жизнь, выходящую за рамки воинских уставов? Может быть, следовало бы завести в армии специальную женскую дивизию, чтобы удовлетворять их физиологические потребности, и на этом ставить точку?

— Тогда следует позаботиться, чтобы в этой дивизии была некто в шерстяной кофточке и белых туфлях с цветными союзками.

— Это тоже было странное ощущение. Так бывает, когда почувствуешь в комнате знакомый аромат, который пробуждает воспоминания о чем-то давно случившемся. Это была тоска по знакомому запаху, знакомому образу, звуку знакомого голоса. В данном случае грязные белые туфли с цветными союзками открыли старую рану. Знаешь что?

— Что?

— Давай сыграем в шахматы.

Мы так и сделали и играли до самого вечера.

Пару раз звонил телефон. Заходила секретарша из женской вспомогательной службы с бумагами на подпись, и раз или два нас отвлекали мерные шаги проходящей под окнами группы марширующих солдат. Мне, как всегда, было приятно играть с Чарли. Я поймал себя на том, что внимательно слежу за ним, стараясь обнаружить признаки нервного тика или заикания. Но он держался самоуверенно, спокойно и совершенно свободно.

Мы закончили играть под вечер, выпили и вышли во двор к вечернему построению. Я большой любитель всяких парадов. Блестящие горны и спуск флага действуют на меня всякий раз. Во дворе был выстроен весь личный состав лагеря в парадной форме — это было внушительное зрелище. Все выглядели как настоящие солдаты и хорошо маршировали. Когда строй распустили, солдаты сразу разбежались — по-видимому, спешили снова переодеться в рабочее обмундирование перед ужином. При режиме, установленном Чарли, прием горячей пищи был главным событием дня.

Столовая представляла собой огромный зад на втором этаже главного здания. Солдаты, как в кафетерии, стояли в очереди с жестяными подносами в руках. Офицеры сидели в углу за длинным столом; их обслуживали рабочие по кухне, выполнявшие роль официантов. Кормили хорошо и плотно. Девушки из вспомогательной службы ели отдельно в маленькой столовой дальше по коридору. По мнению Чарли, это было правильно. Он не хотел, чтобы они сидели с офицерами, и считал неудобным для девушек сидеть за отдельным столом под жадными взглядами солдат.

Обстановка за офицерским столом была очень официальная. Все сидели чуть ли не по команде «Смирно» и называли Чарли не иначе, как «сэр» или «полковник Бронсон». Я испытывал дурацкое чувство, словно я и другие офицеры — «плебеи» [14] Здесь кличка слушателей первого курса военного училища в Вест-Пойнте, — Прим. ред. , а Чарли — старшекурсник, посаженный к нам за стол для поддержания порядка. Я нисколько не удивился бы, если бы он заставил нас съесть все без остатка. Мне совсем не хотелось есть — было как-то неловко. Я сочувствовал офицерам, явно запуганным Чарли и боявшимся вызвать его недовольство, но не смел проявить свое сочувствие. Это было бы предательством. Поэтому я сидел, ел и много разговаривал с соседями. Чарли время от времени задавал какой-нибудь вопрос, касающийся боевой подготовки, но большей частью ел молча. Я заметил, что во всей столовой было необычно тихо. Почти не слышно было разговоров. Солдаты тоже молча ели, шли с подносами за вторым и цепочкой тихо выходили из столовой. Не было слышно даже обычного лязга, когда складывали в кучу грязные подносы у выхода. Это была самая необычная солдатская столовая из тех, что мне приходилось видеть.

За кофе Чарли обратился с вопросом к сидящему рядом капитану:

— Грейсон, почему из вашей роты каждое утро столько солдат ходит в санитарную часть?

— Вероятно, потому что они больны.

— Я говорил вам всем, что не потерплю массовой симуляции. Это не значит, что мы лишаем солдата возможности пойти в амбулаторию, если он болен. Но я не допущу, чтобы солдат утром выходил из строя, болтался вокруг санитарной части, получал две таблетки аспирина и пропускал утренние занятия. Требую от всех командиров рот, прежде чем отпускать солдата в санитарную часть, убедиться, что он действительно болен.

— Мы не врачи, полковник Бронсон. Если солдат говорит, что он болен, я не вправе сказать, что он здоров, и не пускать его в санитарную часть.

— Бросьте, Грейсон! Вы достаточно давно служите в армии, чтобы распознать симулянта. В вашей роте есть один солдат, который пробыл в лагере двадцать три дня. Двадцать один из них он записывался в санитарную часть и каждый раз жаловался на расстройство желудка. Расстройство желудка — так я и поверил! Он просто симулирует. И знает об этом. Вы тоже знаете, и я отлично знаю, черт возьми.

Грейсон на мгновение заколебался. Полковник старался смутить его взглядом, но ему это не удалось.

— Полковник, я знаю солдата, о котором вы говорите. Он воюет с самой Сицилии. У него «Пурпурное сердце» и три боевые медали. Он только что выписался из госпиталя после ранения. Я не вижу особого преступления в том, что он старается увильнуть от лекции по материальной части винтовки М-1 и не хочет слушать, как сержант втолковывает ему, что для приветствия надо вытянуть и соединить пальцы правой руки. Вы правы, полковник: он симулирует. Симулирует с моего ведома и при моей поддержке.